— Те, кто уцелеет, возможно, и отступят, — не преминул заметить Штубер, взглянув на часы. Двадцать два тридцать. Он-то рассчитывал еще более ослабить оборону участка. То ли на прощание швырнуть в окопы пару гранат, то ли хотя бы заманить с собой в плавни несколько бойцов и там убить… В зависимости от обстоятельств. Но теперь эти обстоятельства складываются так, что придется уходить вместе с пленным. Хотя к окопам он его, конечно, пошлет первым.

Выждав еще полчаса, Штубер подозвал к себе старшину и Семенюка и вместе с ними подошел к санитарному блиндажу. Розданов и Лозовский уже ждали его там. Пленный, похоже, тоже был готов. Хотя и выглядел довольно спокойным.

— Семенюк, и вы двое, — ткнул Штубер пальцем в Розданова и Лозовского, — отведите пленного в плавни и расстреляйте. Это приказ командования.

— Точно, был такой приказ, — неожиданно подтвердил старшина, чтобы никто не засомневался в правдивости слов лейтенанта.

— Есть расстрелять! — вытянулся в струнку Розданов, давая Семенюку понять, что он здесь старший.

— Ведите его плавнями в сторону немецких окопов. Чтобы не было доказательств, что мы расстреливаем пленных. Погиб во время атаки, как многие прочие.

— Опять же ясно, — вновь вытянулся Розданов.

— После расстрела немца похоронить? — спросил Лозовский.

— На кой черт? Хотя… Можно в болото. Тогда уж точно без следов.

— Есть «без следов».

— Товарищ лейтенант, — ожил доселе молчавший Семенюк, — пошлите вместо меня кого-нибудь другого. Никогда в жизни не расстреливал.

— Вот и представится случай, — негромко, но властно ответил Штубер. — Вдруг потом по службе пригодится. Так что выполнять приказ.

«А ведь этот парень почувствовал холодок гибели», — сказал себе Штубер. И, как только Семенюк отвернулся, жестом, но так, чтобы и старшина тоже не видел, показал Розданову: «Этого — ножом».

40

Выстрел этот Штубер сразу выделил из всех прочих, которые то и дело раздавались в плавнях и по ту сторону излучины. Он прозвучал как-то особенно выразительно и призывно. Розданов, очевидно, специально выбрал момент, когда стрельба вокруг поутихла. И хотя выстрел поручика снова вызвал пулеметную чахотку и по ту сторону плавней, и в немецких окопах, заглушить его для Штубера не смогла бы уже никакая канонада.

— Спрашивается тогда, на кой черт мы брали его в плен, таскались с ним? — проворчал старшина, которого Штубер пригласил к себе в блиндаж.

— Что с ними еще делать? Пришли сюда, ворвались в дом, как бандиты…

— Оно так. А все же… Как-никак жизнь человеческая ушла.

— По-христиански, старшина, по-христиански. Только сумеем ли всех оплакать? Хотя бы своих. Не говоря уже о пришельцах. И еще скажи мне… Ты значительно старше меня, опытнее, жизнь повидал. Сумеем в конце-концов устоять в этой войне? Против такой-то силы?

Старшина помолчал, закурил, потом еще какое-то время задумчиво смотрел на пламя зажигалки.

— Я тебе как окопник окопнику скажу, чтобы не под протокол.

— Так и прошу.

— Гнать он нас будет долго. Далеко гнать будет — точно говорю. Может, до самого Днепра, а может, и дальше — до Волги, Дона. А все равно выдохнется. Страна огромная. Люду много. Леса темные. И бить немца будут повсюдно, в каждом городе, каждом селе, в каждом перелеске. Нет, не захватить ему такую страну, не удержать ее — при всей его стальной машинерии.

— Но ведь, кроме Германии, против нас еще Румыния, Венгрия. А там и Япония не выдержит, попрет.

— Согласен, силища. Уж какой румын невояка, а человек при оружии — он всегда страшен. И убить его, обстрелянного, ой как непросто. Он ведь тоже горазд убивать. Но только, мозгую, все эти союзнички германцу не помощь. Дух не тот. Германец еще и духом, верой в свой рейх силен. А остальные — что свора шавок, им бы на падаль бросаться или после коршуна пировать.

— Доля истины в этом, конечно, есть, — неохотно согласился Штубер. Но это игра. В душе барон был полностью согласен с ним. Особенно в том, что касается союзников. Но более всего Штубера удивил трезвый аналитический подход старшины к оценке ситуации.

— Зря Гитлер попер сюда, зря. Чего ему не хватало? Под гусеницами его танков вся Европа. С нами вон договор подписал. Когда два медведя начинают драть друг друга из-за берлоги, хозяином становится третий. Послабее, но осмотрительнее, хитрее.

— Англия то есть?

— Да хоть бы Америка.

— А ты политик, старшина, политик. Кто ж ты по профессии?

— Да как тебе сбалагурить? Студентом был когда-то. Инженерничать мечтал. Не дали выучиться, выгнали. Чуть ли не судили как врага народа. Старый друг, армейский майор, помог в армию определиться. Уж сам не знаю, почему, но приняли меня, хоть и не должны были — неблагонадежный все же. Командовать людьми, конечно, не дали, все при технике состоял, но как-никак старшина.

— Однако предупредили, что офицерского чина тебе не получить?

Штубер сразу заметил, что употребил понятие «чин» вместо «звание». Однако старшина на это не среагировал.

— Я и не рвусь. И на том спасибо. Не будь армии — спился бы, заблатнился, как множество других. Так что я не в претензии.

— Сам-то рассчитываешь пережить эту войну, или… голова в кустах? Что чутье подсказывает?

— Подсказывает, что вроде должен еще пожить. Особого страха нет. Но и на рожон не лезу. А там, как судьба предначертит.

— Значит, говоришь, еще должен повоевать? Хорошее предчувствие.

Штубер поднялся и вышел из блиндажа. Вслед за ним вышел и старшина. Какое-то время они стояли в окопе и всматривались в ту сторону, где должны были находиться окопы немцев. Ночной ветер разносил по степи зарождавшиеся там слова германского солдатского гимна и звуки губных гармошек.

— Э, старшина, хлопцы наши уже вернулись? — как бы невзначай спросил Штубер.

— Которые расстреливали? Не знаю.

— Странно. Почему не доложили?

Они прошли ходом сообщения к окопу, поинтересовались у одного солдата, другого. Старшина позвал Семенюка (фамилии остальных, очевидно, не запомнил), но кто-то из бойцов ответил, что он до сих пор в плавнях.

— Может, они там в секрете остались? Как дозорные? — предположил старшина.

— Товарищ лейтенант, вас к телефону! — крикнул телефонист.

— Меня? Кому это я понадобился?

— Командир дивизиона.

— Ничего не предпринимать, старшина. Ждать меня здесь. Я сейчас.

«Только бы не вздумал пойти на поиски красноармейцев без меня, — слегка нервничал Штубер, принимая из рук телефониста трубку. — Кстати, почему бы нам не сходить на эти поиски вместе? Прихватив, может быть, еще кого-либо из солдат?» — успел он подумать, прежде чем услышал сбитый с тональности сиплой одышкой голос Грошева. Оберштурмфюреру уже запомнилась эта неизгонимая одышка, с которой капитан, очевидно, давно свыкся.