* * *
Палата, в которую перевели Мэг, представляла из себя большую прямоугольную комнату с зарешеченными окнами и высокими потолком. Вдоль стен стояла дюжина коек и тумбочек с покосившимися дверцами.
Поначалу Мэг обрадовалась, что ее поселили вместе со всеми — все не эта страшная комната с синими лампами! Но ей хватило буквально нескольких минут, чтобы ее чувства сменились на прямо противоположные. Там, в наблюдательной, она была предоставлена сама себе, а здесь вокруг нее были какие-то люди-тени, люди-монстры, люди-растения.
На койке справа сидела старая лохматая женщина в совершенно неестественной позе — с поднятой рукой и вытянутыми в трубочку губами. Взгляд ее был устремлен в одну точку, и сколь Мэг не приглядывалась, она ни разу не пошевелилась. Соседка слева пускала счастливые слюни и гулила как грудной младенец. Худенькая Матреша страдала комплексом ущербности: ей всегда казалось, что ее хотят обокрасть, и потому каждые пять минут перепрятывала свои нехитрые пожитки. Потом сама же забывала, куда что подевала, и начинала тоненько плакать.
Маниакально-депрессивная Наталья Михайловна тоже постоянно плакала, но у нее приступы тоски чередовались с бурной деятельностью: то ей хотелось перемыть все окна в палате, то организовать больничный оперный театр…
Ангелоподобная Зоя — черноволосая семнадцатилетняя девушка с удивительно красивым иконописным лицом — вообще не понимала, что твориться вокруг. Насколько разобралась Мэг, она считала, что находится в каком-то другом месте, и постоянно разговаривала с несуществующими людьми: спорила с ними, рассказывала что-то, смеялась…
Остальные сумасшедшие были еще страннее. Каждая из них была поглощена только собой, и практически не замечала окружающих. У всех были какие-то сосредоточенные лица, угловатые движения, и одинаковые серые халаты… И никому из них не было никакого дела до того, что они жили в дурдоме. Мэг не покидало ощущение, что их все устраивает, что им и так нормально, и это приводило ее в шок. Как люди способны тратить каждый день своей жизни на это? Но в принципе, что она хотела от больных?
Ох, если бы Мэг могла найти того уборщика, который спас ее! Он говорил, что знает, как освободиться… Похоже, он был точно таким же пленником, как и она, и его тоже поймали и попытались лишить рассудка. Вдвоем с кем-нибудь Мэг было бы намного легче… Но из-за сильных морозов главврач запретил выпускать пациентов во двор, а нигде более Мэг не могла встретить своего спасителя: мужское отделение находилось в другом корпусе.
Хоть ее и перестали колоть аминазином, Валентин Валерьевич ни на день не оставлял Мэг в покое. Ее постоянно таскали на сеансы психотерапии, задавали какие-то вопросы, выспрашивали чего-то. Знай она хоть что-нибудь о психиатрии, она наверняка бы смогла притвориться душевнобольной. Но Мэг понятия не имела, как надо себя вести, чтобы тебя не заподозрили в симуляции. А ей во что бы то ни стало надо было убедить врачей, что она уже «готовенькая». Еще одного «лечения» Мэг точно не выдержала бы. Единственное, что ей оставалось — молчать и ждать.
Она все пыталась спроектировать в уме действия Сергея Ивановича и высчитать, сколько времени потребуется, чтобы отыскать и спасти ее. Мэг понятия не имела о том, какое число на дворе: дни ее заточения в наблюдательной палате слились в один, и она давно потеряла счет времени. А спросить о дате у персонала она просто не решалась: вдруг они подумают, что она пришла в себя, и вновь начнут вкалывать ей какую-нибудь отраву?
Мэг просыпалась по ночам от шагов по коридору, от скрипа железных дверей, от звука открывающегося замка в надежде, что это наконец пришли за ней. Но в жизни ничего не происходило, ничего не менялось, и от этого ее начинали попеременно душить то приступы острой ярости, то безграничной тоски, когда казалось, что ей уже никогда не выбраться из больницы.
Сбежать отсюда не было ни малейшей возможности: в коридоре всегда дежурили четверо здоровых санитаров, все окна — в столовой, в палате, в кабинетах врачей — были зарешечены, все двери — железные, двойные…
От нечего делать Мэг перебирала в уме способы побегов, о которых когда-либо читала или слышала. Но ни один из них не мог примениться здесь.
«Раньше все тюремщики были либо дураками, либо растяпами, — думала она, вспоминая подвиги каких-нибудь киношных или литературных узников. Как можно сбежать, если ты все время на виду?»
Одной Мэг было явно не справиться. Конечно, она все еще не теряла надежды на Структуру, но сидеть просто так, сложа руки, она не могла. Свобода нужна была ей как воздух, без нее она просто задыхалась и медленно умирала. Даже Витька уже перестал занимать ее: все крутилось лишь вокруг одного и того же — побега и мести.
Мэг не могла себе простить, что тогда, на юбилее Огнева, она так спасовала. По сути ей некого было винить в том, что она оказалась в психбольнице. Волков победил ее. Она не смогла поднять на него руку, а он смог — вот и вся разница. И теперь Максим Евгеньевич разгуливает по городу и смеется над тем, как он ловко сумел запудрить ей мозги. Ведь он не сделал ни одного агрессивного движения, он просто разговаривал с ней… А результат на лицо.
Только от одной мысли об этом Мэг приходила в неистовство. Черт, и не боится же Волков оставлять в живых своих смертных врагов! Он что, не понимает, что если она выйдет отсюда, то ему попросту не жить?! Но Максим Евгеньевич, по всей видимости, доверял и силе санитаров, и крепости решеток, и «врачебному искусству» Валентина Валерьевича.
Валентин Валерьевич обычно заканчивал свой обход ровно в девять. На Мэг он всегда обращал самое пристальное внимание: пытался расспрашивать ее о самочувствии, щупал пульс, делал какие-то свои пометки в блокноте… Она даже не смотрела на него. Ужас перед разоблачением был слишком велик, и ей казалось, что самым разумным в такой ситуации будет просто лежать ничком на кровати и молчать.
В этот раз было все как обычно: стандартные вопросы, стандартные движения… Но как только главврач вошел в палату, Мэг заметила одну интересную деталь: у него в руке был свернутый в трубку «Вестник»!!!
О, полжизни не жаль отдать за газету, за новости, хоть за какие-то известия с воли!
Разговаривая с Матрешей, Валентин Валерьевич положил «Вестник» в карман халата. Газета не помещалась целиком, видимо, в кармане было что-то еще… Мэг хищнически следила за ней, всем сердцем надеясь на чудо.
И чудо свершилось: проходя мимо кровати Мэг, главврач задел полой за спинку, и газета вывалилась прямо к ней на одеяло. Одно движение ногой, и она уже была скрыта среди складок…
Мэг едва смогла дождаться, пока Валентин Валерьевич наконец-то уберется из палаты. Протянув руку под одеялом, она схватила газету и тут же помчалась в туалет, чтобы иметь возможность почитать.
Сволочь Валентин Валерьевич! Говорит, что новости могут волновать пациентов, а потому лишает их какой-либо информации. Так и вправду спятить недолго! Как можно вылечиться от душевной болезни, если целыми днями не видишь никого, кроме больных и санитаров с их зверскими рожами?!