– Даниэль не выдаст меня! Я абсолютно уверена – он порядочный человек!
– В том-то и дело, что порядочный человек должен был сразу позвонить в полицию.
Тамара лихорадочно соображала: что может спасти ее неразумную девочку? Поговорить с Даниэлем? Они с Тони приятели… Нет, нельзя, чтобы кто-то знал, что супруги Олман впутаны в это дело.
– Ох, Нина Васильевна, я предупреждала вас, чтобы вы сидели тише воды ниже травы! Никакой политики!
– Я клянусь вам, он никому не скажет! Я… я слишком вскружила ему голову.
Тамара остолбенела. Вот как? Нина Васильевна решила прибрать к рукам чужого супруга.
Во время путешествия из Линьчэна в Шанхай Нина укрылась в купе мистера Бернара. Чтобы не видеть Клима, не встречаться с Иржи с его неизменным «Вы с ума ушли!».
Даниэль был рад Нине. Она поняла, что несмотря на небрежно-ироничное отношение к своему пленению (как и подобает истинному джентльмену), оно далось ему нелегко. У Даниэля болело плечо – один из бандитов ударил его прикладом. Он стеснялся своего воспаленного лица. Ему до зубовного скрежета надоели журналисты, Рой Андерсен и его коллеги. Но Даниэль не мог сидеть в одиночестве. Ему надо было выговориться – не для того, чтобы расписать, что именно с ним произошло: он даже думать не хотел о бандитах и многочасовом марше через горы, – а чтобы осознать, что все вернулось на круги своя. Теперь можно сидеть на бархатном диване, пить кофе, рассказывать что-то – и тебе будут внимать и улыбаться.
Нина – единственная из всех – догадалась об этом. Мужчине всегда труднее: ему нельзя бояться и искать сочувствия. Ему нельзя приходить в ужас от того, что еще вчера дикарь с револьвером мог оборвать его жизнь, а потом спокойно доесть рис и завалиться спать – нечесаной башкой в попону.
Колыхались занавески, по насыпи бежала тень от поезда, а в небе неподвижно стояли перистые облака – до самого горизонта.
Даниэль отлично говорил по-русски – господи, какая прелесть!
– Где вы выучили язык? – спросила Нина.
– В Петербурге. Когда я окончил гимназию, отец дал мне денег и отправил путешествовать. Я поехал в Россию.
– Понравилось?
– Мне было интересно. Наверное, нигде в мире не было такого удивительного сочетания раннего Средневековья и высочайшей цивилизации.
Нина вздохнула:
– После большевиков от цивилизации не осталось камня на камне.
– Не соглашусь. Советский строй – это новый виток развития. Его можно оценивать по-разному, но это отнюдь не деградация. Я возвращался в Китай через Россию, на несколько дней останавливался в Москве, – и знаете, что показалось мне любопытным? Главная особенность большевиков – это стремление не к деньгам, а к власти в чистом виде. Поэтому они будут сильнее тех, кто стремится и к власти, и к деньгам: одной точкой давления меньше. Такие люди хотят изменить общество и мечтают не о сундуке с золотом, а о памятнике на главной площади. Это особая порода – вожаки, готовые на собственном горбе тащить народ к счастью, если понадобится – силой. Согласитесь, это что-то новенькое.
– Не соглашусь. То же самое вытворяли все религиозные фанатики – от крестоносцев до пуритан.
Они спорили с горящими глазами. Даниэль был человеком много и жадно читающим. Он испытывал удовольствие от совместного думания. Его волновали политика, философия, история. Торговля чаем была для него искусством, приносящим доход.
– Пятьдесят лет назад почти весь чай, поставляемый в Британию, шел из Китая, – рассказывал Даниэль. – Большие фирмы скупали урожай на корню, без проб, и мелкие торговцы, лишившись заработка, незаконно вывезли чайные деревья в Индию. Доставка оттуда обходится дешевле, поэтому китайский импорт сократился до трех процентов. Но в эти проценты входят такие сорта, которые невозможно вырастить больше нигде.
– Научите меня пить чай? – спрашивала Нина.
– Непременно.
Даниэль знал невероятно много об искусстве Китая и Японии. Он мог часами рассказывать о способах выделки фарфора, о разведении садов, о древней поэзии и рисунках тушью. Он был человеком настолько редкой породы, что Нине хотелось одернуть себя: так не бывает.
Если ей доводилось встретиться с Климом в вагоне-ресторане или в коридоре, она торопливо отводила глаза и пыталась как можно скорее исчезнуть.
Перед сном по привычке Нина надевала шелковый халат с маками – чтобы идти умываться, но тут же снимала его. Это была улика, которую следовало убрать с глаз долой.
Ложилась в скользкую от крахмала постель, долго прислушивалась к стуку колес. Счастье духовной близости сменялось физической тоской. Нине хотелось, чтобы ее целовали, – ощущение было настолько ярким, что она переносила его как боль.
Представить своим любовником Даниэля с его обгорелым лицом было невозможно.
Клим… Нина не подозревала, насколько она соскучилась по нему. По сладкому обмиранию, когда он касался губами кромки волос на затылке. Сердце ухало, как в шахту, от одного воспоминания. В груди – хрустальная пустота.
Если позвать его, он придет, будет сидеть в углу со скрещенными руками, жгуче смотреть из-под челки, а потом, конечно, не выдержит. И все будет так, как надо.
Нельзя использовать человека, а утром бросать его ради роскошного мудрого чудовища.
Нина вспоминала рассказы Даниэля. Ей казалось, что она знает его очень давно – настолько им было легко друг с другом. Мистер Бернар был лучшим из собеседников, а разговор с умным человеком – одно из высших наслаждений на земле.
Двойственность, в которой стыдно признаться самой себе. Мучительная, не дающая уснуть страсть к мужу и злодейские мечты о чужаке, лицо которого скоро станет таким, как на фотокарточке в конторе Тони Олмана.
«Мистер Бернар несвободен. У него есть жена. Помни об этом».
Когда поезд подъехал к Северному вокзалу, Нина была уверена, что Даниэль дал ей карт-бланш на все: за два дня пути они стали друзьями, ценящими и понимающими друг друга. Волнение, как перед битвой: хочется пританцовывать, гусарствовать, щеголять остроумием…
Даниэль сказал: «Надеюсь, мы скоро встретимся» – у Нины мурашки пошли по коже. Она помахала ему рукой, пошла, покачивая бедрами, по платформе, зная, что он смотрит ей вслед. И тут же заметила в толпе Клима.
Он все понял.
Не надо сочувствовать, утешать и объясняться: этим сделаешь только хуже. «Я больше не буду тебя мучить. Я тебя отпускаю».
Когда Нина сказала Тамаре, что вскружила Даниэлю голову, она выдала желаемое за действительное.
Бернар не позвонил ей ни на следующий день, ни через неделю. В газете Нина прочитала о банкете в его честь, на который их с Иржи не позвали.
Даниэль использовал ее как носовой платок? Для отправления вполне естественной надобности: отвлечься от неприятных воспоминаний и развеять дорожную скуку?