– С чего ты взяла? – сердилась она на Чьинь.
Та понимающе улыбалась:
– Я что, не видела беременных?
Когда доктор подтвердил ее слова, Нину охватил ужас. Как объяснить людям, откуда взялся этот младенец? Как рожать, если тебя в любой момент могут посадить в тюрьму? Что скажет Даниэль, когда вернется? Впрочем, плевать, что он скажет – ей нет дела. Пусть беспокоится о своей драгоценной Эдне.
Нина извелась, пытаясь найти выход, ругала себя: зачем позвала Клима в купе?
В отчаянии она поехала к Тамаре:
– Вы всех знаете… Моя подруга забеременела, но она не хочет детей. Может, у вас есть знакомый врач? Ну, который…
– Подойдите ко мне, – велела Тамара.
Нина приблизилась на ослабевших ногах. Лицо Тамары было бесстрастно.
– Это был мистер Бернар?
Нина покачала головой:
– Мой бывший муж. Мы случайно встретились…
– Тогда не морочьте мне голову. Рожайте ребенка – другого совета я вам дать не могу. Дети – это самое лучшее, что есть на свете.
Нина вернулась домой, села на кровать, чуть живая от беспомощной злости: «Все против меня!» Проплакала до темноты, уснула прямо в платье и туфлях.
С той ночи ей ни разу не снился безголовый петух.
Тамара говорила, что, если ты не предашь своего ребенка, он никогда тебя не предаст. Если у тебя есть дети, ты уже никогда не будешь одна, даже если захочешь.
Нина постепенно училась жить с мыслью, что у нее родится малыш. Думала – сказать Климу или нет?
Балы она больше не проводила и велела Иржи сократить заявки на спиртное до минимума: ящик в неделю, не больше. Деньги у нее пока имелись – до конца года точно хватит. А потом она что-нибудь придумает – например, продаст коллекцию азиатского искусства.
На всякий случай Нина решила перепрятать ее. Даниэль оказался предателем, ему нельзя доверять: кто знает, может, он проболтался кому-нибудь? Не ровен час грабители залезут в дом, да и слуги могли сунуться в гардеробную. Нина тщательно запечатала каждую коробку и перевезла их к знакомому китайцу-мебельщику. За небольшую мзду он согласился предоставить ей чулан над своей лавкой.
Надо было искать покупателей, но на это у Нины не было ни сил, ни времени. Необходимость заниматься делами вызывала мучительную досаду. Лемуан как-то явился к ней:
– Генерал Глебов продает «Aвро-504» в разобранном виде. Давайте купим?
– Что? – не поняла Нина.
– «Авро» – двухместный аэроплан! Максимальная скорость – девяносто миль в час, двигатель – восемьдесят лошадиных сил.
Лемуан долго расписывал чудеса авиации. Нина смотрела на него непонимающим взглядом. Какие аэропланы? Какие двигатели? Он что, с ума сошел?
– Не хотите «Авро» – давайте займемся металлоломом, – предложил Лемуан. – Глебов хочет продать один из кораблей на лом.
Нина выгнала его.
С ней происходило нечто невероятное и масштабное. Какой-то тектонический сдвиг, природный катаклизм. Сама мысль о том, чтобы расходовать себя на какой-то металлолом, казалась Нине чудовищной.
Слуги разболтали Иржи о ребенке, он примчался к ней:
– Люди обязательно подумают, что это мое! А это не мое!
Нина сначала не поняла, о чем он.
– Удалите его, пока не поздно!
Кровь бросилась Нине в лицо. Она вскочила, сжала кулаки:
– Если вы еще раз посмеете… Только ляпните что-нибудь про моего ребенка – и я пристрелю вас!
Иржи вылетел из комнаты, а Нина еще долго металась по кабинету, разъяренная, как медведица. Ее вырвало.
Отдышавшись, она сбежала вниз, нашла Иржи и влепила ему пощечину:
– Вы мне ответите, если из-за вас что-нибудь случится!
Рана, нанесенная Даниэлем, внезапно затянулась. Мир менялся на глазах. Уличные запахи – бензина, табака и арахисового масла – вызывали тошноту. Нищие матери с детьми наводили ужас. Нина не могла ни о чем думать, кроме своего ребенка. Величайшее удовольствие – набег на игрушечную лавку или мастерскую, где шьют приданое для младенцев. Величайшее горе – мысли о гражданстве: родится малыш – ему документы надо выправлять. А как? Неужели придется делать фальшивые? В его жизни ничего не должно быть фальшивым!
Беременные сны: Лемуан с накрашенными глазами, разговор с мамой – по кокосу. Приложишь половину скорлупы к уху и говоришь – все отлично слышно.
Как ей не хватало матери! Мама принадлежала к тем женщинам, смысл существования которых заключался в детях. Она ничего не требовала для себя: покупая яблоко, она разрезала его не на три, а на две части – Нине и Жоре, ее младшему брату. Сама ходила бог весть в чем, но у ее детей всегда имелись обновки. Маленькая, сутулая, незаметная, она была удивительно сильной. Только потом Нина осознала, чего маме стоило одной поднять двоих детей, дать им образование.
Выйдя замуж за Одинцова и получив доступ к деньгам, Нина пыталась отблагодарить маму. Но все ее подарки неизменно оказывались у родственников и знакомых. Чтобы не расстраивать дочь, мама тайком переправляла им и только что пошитые наряды, и безделушки, и провизию. Когда Нина уличала ее в этом, она смущалась, как нашкодившая девчонка:
– У Веры Семеновны очень тяжелое положение, у нее сын запил…
Нина изо всех сил пыталась вытянуть маму из затхлого мира «вер семеновн» с их пьющими сыновьями и дураками-мужьями, ей хотелось, чтобы она наконец поняла, что ее тоже надо баловать и лелеять, хотя бы на старости лет. Бесполезно, мама была как нищий сапожник, который не может купить сапоги: она не давала себе наслаждаться благодарностью детей.
Летом 1914 года Нина отправила маму в Германию – на курорт в Баден-Баден. Объявили войну, и фронт отрезал их друг от друга. Спустя несколько месяцев Нина получила письмо: незнакомый человек сообщил, что мама умерла от какой-то болезни.
Никто не видел, как горько Нина оплакивала ее. Ладно хоть мама не узнала, что ее младший сын тоже погиб. В 1918 году большевики расстреляли Жору за подготовку антисоветского переворота.
Нине хотелось, чтобы появление на свет ее ребенка было важным не только для нее самой. Теперь она целые дни проводила в доме у Олманов. Тамара знала толк в материнстве: ее мальчишки были здоровы, бойки и задиристы, как молодые волчата. Тамара ими гордилась и могла бесконечно обсуждать вопросы кормления и воспитания.
И все же иногда она становилась несносной: «Так где ваш супруг? Вы ему признаетесь, что ждете ребенка?»
Нина не знала, что отвечать. Клим не был блестящим джентльменом вроде Даниэля Бернара, он занимал самую низшую ступень в иерархии белого общества, его нельзя было привести в дом даже к Тамаре, что уж говорить об остальных? Но Клим любил бы ее ребенка. Нина по себе знала, что для детей самое важное – это любовь и их не интересует, кем служат их родители.