– Дом номер сорок на Рут-Валлон, – назвал адрес дон Фернандо.
Клим сделал безразличное лицо. Смотрел в окно на школьниц, на мороженщика с тележкой, на нищего солдата у дороги – в военной форме, с протянутой рукой. Жизнь кипит и, может, еще не кончится к обеду.
У пропускного пункта на Северной Сычуань-роуд стояла очередь из нескольких автомобилей. Улица была перегорожена мешками с песком. За ними мелькали каски американской морской пехоты.
Высокий горбоносый лейтенант проверял документы.
– Сидите тут, – сказал дон Фернандо, выбираясь из автомобиля.
Клим напряженно прислушивался к переговорам, но ничего не мог разобрать. Дон Фернандо улыбался, тыча в свои бумаги. Офицер вытянул шею, что-то сказал своим, и в ту же минуту к автомобилю подбежали несколько солдат:
– Всем выйти! Руки за голову!
Проклиная все на свете, Клим вылез наружу. Его поставили носом к стене, обыскали.
– Эге, какую птицу мы выловили! – сказал кто-то.
Клим вздрогнул и только через секунду догадался, что речь не о нем, а о полковнике Сю.
– Стоять, я сказал! Этот Сю, сэр, персона нон грата в Международном поселении. Он военный преступник, сэр, – послужной список, как у Чингисхана.
– Вы уверены, что это он?
– Офицер-волонтер опознал его, сэр.
Арестованных посадили в военный фургон, отвезли в центральный полицейский участок и заперли в переполненном изоляторе.
– Я – подданный Мексики! – кричал дон Фернандо и яростно тряс решетку. – Я обладаю правом экстерриториальности!
К двери подошел следователь – совсем мальчишка.
– Еще одно слово, и вас посадят в карцер, – произнес он с сильным русским акцентом.
Крутился вентилятор на столе, от движения воздуха колыхались жалюзи. Феликс покачивался на стуле, курил и слушал адвоката Олмана. Когда началась война и была объявлена чрезвычайная ситуация, ему и другим сотрудникам политотдела велели допрашивать арестованных. Рук не хватало, вызвали даже тех, кто был в отпуске.
Олман – чистенький, свежий – трогал подкрученные усы и вежливо объяснял, что мексиканский подданный Фернандо Хосе Бурбано не подлежит аресту.
– Ваш подопечный давно состоит на учете в полиции, – буркнул Феликс.
Олман придвинулся ближе, сложил ладони домиком:
– Дон Фернандо не делает ничего плохого по законам своей страны – казино в Мексике разрешены.
– Он бандит! – перебил Феликс.
– Нет-нет. Дон Фернандо всего лишь хочет вести бизнес. Не его вина, что в Шанхае это невозможно без участия покровителей. А если вы беспокоитесь из-за ничейных солдат, то проблема улажена. Ученый Ци Сеюань согласился принять их в свою армию. Завтра Северный вокзал будет очищен и поезда вновь начнут ходить. – Олман встал, показывая, что разговор окончен. – Всего хорошего. Надеюсь, сегодня мой клиент будет ужинать дома.
– Рогова сюда! – крикнул Феликс, когда Олман вышел из кабинета.
На Клима Рогова досье не было. Его привели – коротко остриженная башка, пальцы в чернилах после снятия отпечатков. Феликс долго смотрел на него в упор. Этого субъекта он помнил: во время сидения в Гензане тот каждый вечер устраивал карнавал у бараков. Рядом, в двух шагах, умирали в тифу мальчики-кадеты, а ему хоть бы хны. Феликс слушал гогот у костра – кулаки сжимались от ненависти.
– Выбор у тебя простой, – сказал он по-русски, – либо депортация вместе с полковником Сю, либо служба на благо полиции.
Рогов пытался вилять:
– Разве вы имеете право депортировать Сю из собственной страны? Он гражданин Китая…
– Имеем, имеем… – сказал Феликс. – А уж тебя, беспаспортного, мы вообще можем выслать в любой момент. Например, в Советскую Россию. Ты ведь белый офицер?
– Нет.
– Не ври. В любом случае, либо ты соглашаешься на нас работать, либо…
– Я отказываюсь.
– Замечательно, я сажаю тебя на пароход до Владивостока, а в сопроводиловке пишу, что ты каратель из отряда атамана Семенова. [52] И пусть ОГПУ с тобой разбирается.
Есть в полицейской работе своя доля удовольствия. Заглянешь в лицо мрази, которой все нипочем, которая готова служить и мексиканским бандитам, и китайским военным преступникам, заглянешь – и увидишь забавное недоуменьице: «Как так, граждане? Меня, такого хитроумного, и в угол загнали?»
Эдна паковала чемодан. Мятежные генералы заняли Пекин и вынудили президента уйти в отставку – мистер Грин требовал репортаж. Все знакомые говорили, что Эдна сошла с ума: во время войны ехать через всю страну. Она только отмахивалась: «Новости – это моя работа».
Если бы Даниэль остановил ее! Но он спокойно помог ей собраться, сам застегнул замок на портативной пишущей машинке. Его совершенно не беспокоило то, что Эдну могут убить.
Она искала причины и не могла понять: почему он разлюбил ее? Эдна перебирала в памяти их разговоры: да, они ссорились по мелочам, но она никогда не унижала и не оскорбляла его; она не располнела, не опустилась; ее было за что уважать…
Эдна хотела уехать еще и потому, что она начала выпрашивать у мужа знаки внимания, задавала вопросы, на которые нет других ответов, кроме «я люблю тебя». Но Даниэль уклонялся от них со своей обычной элегантностью. Эдна чувствовала, что ему просто неинтересно с ней.
– Я не знаю, когда вернусь, – сказала она, садясь в автомобиль.
Даниэль поцеловал ей руку:
– Дай мне телеграмму, когда доберешься до Пекина.
На вокзал он не поехал. Сказал, что у него дела.
Какой, к черту, вокзал? Тихо ступая по ковру, подкрасться к детской, заглянуть в приоткрытые двери.
Вот она. Солнце разложило на полу ярко-желтые квадраты, и один из них пришелся точно на Аду. Она сидела на нем, как на парадном блюде. На голове – самодельная корона из фольги. Волосы, перевязанные разноцветными шерстяными нитками, торчали во все стороны.
– Нужно, чтобы было раз, два, три… много косичек, – говорила Бриттани. – А у тебя только раз, два, три… мало!
Половица скрипнула под ногой Даниэля.
– Кто там?
Он с фальшивой беззаботностью вошел в детскую.
– А мы опять играем в принцесс! – сказала Бриттани и сунула Даниэлю тяжелую книгу с картинками. – Вот в этих.