— Сумеет?
— Что?
— Мое насилие победить ваше?
— Я не сторонник насилия, — сказал Тедди.
Смотритель сплюнул на землю в сантиметрах от их ботинок.
— Ты тот еще насильник. Уж я-то знаю, потому что сам такой. Не ставь себя в неловкое положение, сынок, отрицая то, что у тебя в крови. И меня не ставь. Если мы сейчас отбросим общественные условности и я окажусь единственной преградой между тобой и пищей, ты размозжишь мне голову камнем и вонзишь зубы в филейную часть. — Он придвинулся вплотную. — Если я сейчас захочу выгрызть твой правый глаз, ты меня остановишь?
В его по-детски голубых глазах вспыхнул огонек. Тедди представил себе, как его черное сердце бьется в грудной клетке.
— А вы попробуйте, — предложил Тедди.
— Достойный ответ, — прошептал смотритель.
Тедди пытался обрести почву под ногами, чувствуя прилив крови.
— Так и надо. — Все тот же горячечный шепоток. — «Сроднился я с моими кандалами».
— Что-что? — Тедди тоже перешел на шепот. В теле возникли странные вибрации.
— Байрон, — прозвучал ответ. — Эту строчку ты запомнишь, не сомневаюсь.
Тедди ухмыльнулся, а его сопровождающий отступил на шаг.
— Похоже, вы тут ломаете все каноны, смотритель.
В ответ такая же ухмылочка.
— Он относится к этому спокойно.
— К чему?
— К тебе. К твоей маленькой игре. Он находит ее достаточно безобидной. Но я так не считаю.
— Не считаете?
— Нет. — Смотритель отошел на пару шагов, скрестил руки за спиной, так что книжица оказалась прижатой к копчику, потом развернулся и, широко, по-военному, расставив ноги, уставился на собеседника.
— Ты сказал, что решил прогуляться, но меня не проведешь. Я тебя насквозь вижу.
— Мы только что познакомились, — напомнил ему Тедди.
Смотритель покачал головой:
— Мы птицы одного полета и давно знакомы. Я знаю тебя как облупленного. В твоих глазах я вижу тоску. — Он выпятил губы и поглядел на свои ботинки. — Это я как-нибудь переживу, хотя в мужчине она вызывает жалость. Переживу, потому что она мне ничем не угрожает. Но ты опасен.
— Каждый имеет право на свое мнение, — сказал Тедди.
Смотритель потемнел лицом.
— Ничего подобного. Мужчины — народ темный. Едят, пьют, испускают газы, прелюбодействуют и плодятся. Последнее особенно прискорбно, ибо мир был бы намного лучше, будь нас меньше. Кого мы плодим? Даунов, уличных подонков, психов, аморальных уродов. Вот кем мы наводняем землю. На юге сейчас пытаются приструнить своих ниггеров, но вот что я тебе скажу. Бывал я на юге, все они ниггеры. Белые ниггеры, черные ниггеры, женщины-ниггеры. Они там повсюду, и толку от них не больше, чем от двуногих собак. Собака, по крайней мере, может по запаху взять след. И ты тоже ниггер, сынок. Ты сделан из плохого теста. Я сразу это чую. По запаху.
Его голос странным образом зазвучал в высоком регистре, почти как женский.
— Что ж, завтра утром я перестану доставлять вам беспокойство, — сказал Тедди.
Смотритель улыбнулся:
— Надеюсь, сынок.
— Я освобожу вас и этот остров от своего присутствия.
Смотритель сделал два шага к нему, и с его губ сползла улыбка. Он приблизил свое лицо, держа Тедди под прицелом глаз новорожденного ребенка.
— Никуда ты, сынок, не уедешь.
— Вот тут я готов с вами поспорить.
— Спорь себе на здоровье. — Смотритель обнюхал воздух рядом с лицом Тедди — слева, справа.
— Что-то унюхали? — поинтересовался пристав.
— Мммм. — Тот немного отстранился. — Чую запашок страха, сынок.
— Тогда вам, наверно, следует принять душ. Смыть с себя эту гадость.
Оба помолчали, а затем смотритель сказал:
— Вспомни про кандалы, ниггер. Это твои лучшие друзья. Я буду с нетерпением ждать нашего последнего танца. Ах, какое это будет кровопускание.
Он повернулся и зашагал по дороге к дому.
В мужском общежитии было пусто. Ни одной живой души. Тедди поднялся в свою комнату, повесил дождевик в стенном шкафу и осмотрелся в поисках каких-либо признаков того, что Чак вернулся. Не нашел.
Он хотел было сесть на кровать, но понял, что сразу вырубится и проспит до утра, поэтому отправился в ванную, там плеснул в лицо холодной водой и прошелся мокрой расческой по своему «ежику». Ощущения такие, будто с костей содрали мясо, а кровь превратилась в солод. Запавшие глаза обведены красными кругами, кожа посерела. Он бросил в лицо еще несколько пригоршней холодной воды, а затем вытерся и вышел наружу.
Никого.
Теплело, воздух сделался влажным и клейким, загомонили сверчки и цикады. Обходя территорию, Тедди думал о том, что, может, Чак все-таки его опередил и сейчас точно так же бродит по окрестностям в надежде с ним столкнуться.
Если не считать того, что в воротах маячил охранник, а в окнах горел свет, жизнь вымерла. Он дошел до больницы, поднялся по ступенькам и потянул на себя дверь. Заперто. Он услышал скрип петель и, оглянувшись, увидел, что охранник вышел к своему товарищу и ворота за ним закрылись. Тедди развернулся на месте, шоркнув подошвами по бетонной площадке.
Он присел на ступеньку. Вот тебе и Нойс с его пророчеством. Ты остался один как перст. Запертый в этой мышеловке. Хотя вроде бы не под наблюдением.
Он обошел здание больницы и с облегчением вздохнул, увидев сидящего на заднем крыльце санитара с зажженной сигареткой. Это был худой поджарый чернокожий паренек. Он поднял взгляд на Тедди, а тот достал из кармана сигарету с вопросом:
— Прикурить дадите?
— Запросто.
Их лица на секунду сблизились, пока парень подносил зажигалку, Тедди ему улыбнулся, пробормотав слова благодарности, курнул, вдруг вспомнил, что ему недавно говорили в пещере насчет чужих сигарет, и, не затягиваясь, медленно выпустил дым изо рта.
— Как поживаете? — поинтересовался он.
— Ничего, сэр. А вы?
— Нормально. А где все?
Паренек ткнул большим пальцем позади себя.
— Там. Какое-то важное совещание. О чем, не знаю.
— Все врачи и медсестры?
Паренек кивнул:
— А также кое-кто из пациентов и практически все санитары. Я тут торчу из-за этой двери — засов плохо закрывается. А так все там.
Тедди набрал в рот и через мгновение выпустил очередное облачко. Авось паренек ничего не заметит. А про себя подумал: не пройти ли прямо сейчас внутрь, на арапа? Глядишь, паренек примет его за санитара из корпуса С.