Нет. Нет, фургон оставался в гараже. Они еще не успели его перекрасить, и тело Франсины Кхари, вероятно, еще лежало в кузове. На Ветеранз-авеню они ездили на другой машине.
На «форде-темпо», который угнали для такого случая? Возможно. Или на какой-то третьей машине, спрятав угнанный «форд», чтобы воспользоваться им для одной-единственной цели — для перевозки останков.
Столько возможных вариантов...
Но так или иначе, теперь они погрузили изувеченное тело Франсины в «форд». Тело расчленили, каждый кусок завернули в пластик, заклеили лентой. Взломали багажник, набили его, словно холодильник, мясом и доехали на двух машинах до Колониал-роуд, до того места, где должны были оставить «форд». Поставили его, тот, кто сидел за рулем, пересел в другую машину к своему приятелю, и они поехали домой.
Где их ждали 400 000 долларов и чувство удовлетворения от того, что все прошло так гладко.
Осталось сделать только одно. Позвонить Кхари, чтобы послать его за угол к стоящему там «форду». Дело сделано, они торжествуют, надо еще только ткнуть его носом. Какое искушение воспользоваться собственным телефоном — тем, что стоит прямо тут, на столе! Кхари не вызвал полицию, не позвал никого на помощь, легко расстался с деньгами — как он может узнать, откуда ему звонили в этот последний раз?
Черт возьми...
Но нет, минутку. До сих пор все делалось правильно, сугубо профессионально, с чего бы на этот раз все портить? Какой в этом смысл?
С другой стороны, необязательно так уж педантично соблюдать правила. Они каждый раз звонили с другого телефона, стараясь, чтобы телефон, откуда они звонят, был, по меньшей мере, в полудюжине кварталов от всех остальных. На всякий случай — вдруг их попробуют выследить, вдруг у какого-нибудь из этих телефонов выставят засаду? Но засады не было. Теперь это уже ясно, ничего такого Кхари не сделал, так что теперь нет смысла чересчур осторожничать. Да, позвонить надо из автомата, это верно, но можно позвонить из ближайшего автомата, из того, который они наметили с самого начала, поэтому и звонили из него в первый раз.
А раз так, почему бы заодно и не постираться? Работа была кровавая, на одежде наверняка остались следы, так почему бы не сунуть ее в стиральную машину?
Нет, вряд ли. Ведь на кухонном столе их дожидались четыреста косых. Незачем стирать эту одежду. Проще ее выбросить и купить новую.
* * *
Я обошел все улицы вокруг прачечной, внутри прямоугольника от Четвертой до Шестой авеню и от Сорок Восьмой до Пятьдесят Второй улицы. Не знаю, искал ли я что-то определенное, хотя если бы увидел голубой фургон со сделанной вручную надписью на борту, то, вероятно, присмотрелся бы к нему повнимательнее. Главным образом я хотел освоиться на местности и посмотреть, не привлечет ли что-нибудь мое внимание.
В этих кварталах жили самые разные люди — и по уровню достатка, и по национальности. Одни дома стояли запущенные и полуразвалившиеся, другие были отремонтированы и перестроены новыми богатыми владельцами под особняки. Среди домиков массовой застройки одни были все еще, словно причудливым лоскутным ковром, обиты листовым алюминием и толем, с других обшивку содрали, а кирпичную кладку подновили. Попадались там и целые кварталы одноквартирных щитовых домишек с крохотными газонами впереди. На некоторых газонах стояли машины, у других домов были гаражи с ведущими к ним аллейками. На улицах кипела жизнь — множество мамаш с маленькими детьми, шумные кучки подростков, мужчины, занятые ремонтом машин или сидящие на крыльце и попивающие пиво из банок, доставая их из бумажных пакетов.
Обойдя все эти улицы, я так и не понял, удалось мне чего-то добиться или нет. Но я был почти уверен, что за это время хотя бы один раз прошел мимо дома, где это произошло.
* * *
А немного спустя я оказался перед домом, где когда-то было совершено еще одно убийство.
Дойдя до телефона-автомата, расположенного дальше всех к югу — на углу Пятой авеню и Шестидесятой улицы, — я взял правее и, пройдя по Четвертой авеню мимо «Д'Агостино», оказался в Бэй-Ридже. Когда я шел по Сенатор-стрит, мне пришло в голову, что отсюда только два квартала до того дома, где Томми Тиллари убил свою жену. «Интересно, смогу ли я найти его через столько лет?» — подумал я. Сначала никак не мог, потому что искал не в том квартале. Как только я это понял, я тут же его нашел.
Дом оказался немного меньше, чем мне помнилось, — все равно как классные комнаты в начальной школе, где когда-то учился, — но в остальном был все такой же. Стоя перед ним, я посмотрел наверх, на чердачное окно над вторым этажом. Тиллари прятал жену там, а потом привел ее вниз и убил, инсценировав ограбление.
Маргарет — вот как ее звали. Я вспомнил — Маргарет, а Томми называл ее Пег.
Он убил ее ради денег. Мне всегда казалось, что это недостаточная причина для убийства, но я, вероятно, слишком дешево ценю деньги и слишком дорого — человеческую жизнь. Впрочем, готов допустить, что это лучше, чем убивать ради удовольствия.
Расследуя это дело, я впервые встретился с Дрю Кэпленом. Он защищал Томми Тиллари, когда того судили по обвинению в первом убийстве. Позже, когда его отпустили на свободу и снова арестовали по обвинению в убийстве любовницы, Кэплен посоветовал ему нанять какого-нибудь другого адвоката.
Дом был в хорошем состоянии. «Интересно, кто сейчас его владелец, — подумал я, — и что ему известно о его истории». Если за эти годы дом несколько раз переходил из рук в руки, то вполне возможно, что нынешний хозяин ничего не знает. Впрочем, в этих местах люди обычно живут подолгу.
Я постоял несколько минут, размышляя о тех временах, когда я еще пил. О людях, которых тогда знал, о жизни, которую вел.
Как давно это было. Или не так уж давно — смотря как считать.
Кинен сказал:
— Вот уж не думал, что вы так поступите. Что до какого-то момента будете вести дело, а потом перевяжете его ленточкой и отдадите в руки полиции.
Я снова принялся объяснять ему, что такое решение напрашивалось само собой, что у меня не было другого выбора. Дело дошло до такой стадии, когда открылись новые направления расследования, которыми полиции заниматься куда сподручнее, чем мне. И я сумел сообщить им почти все, что удалось выяснить, не упоминая ни о своем клиенте, ни о его погибшей жене.
— Нет, это я все понимаю, — сказал он. — Я понимаю, почему вы так поступили. Почему бы не дать и им возможность тоже предоставить кое-что сделать? Ведь для этого они и существуют, верно? Просто я ожидал другого, вот и все. Я представлял себе, что мы их выследим, а закончится это все погоней на машинах, перестрелкой или какой-нибудь еще глупостью в том же духе. Не знаю, может, я слишком много времени сижу перед телевизором.
Вид у него был такой, словно он слишком много времени сидел еще и в самолетах, слишком мало бывал на воздухе и пил слишком много чересчур крепкого кофе на кухне. Он был небрит, нестриженые волосы взъерошены. За то время, что я его не видел, он похудел и осунулся, под глазами у него появились круги. Он сидел передо мной в светлых полотняных брюках, шелковой рубашке бронзового цвета и домашних туфлях на босу ногу — он всегда так одевался, и это производило впечатление неброской элегантности. Но сегодня вид у него был помятый и неухоженный.