— Вы знали, что он избивал жену и третировал детей?
Малкерн пожал плечами:
— Меня это не касалось.
— Патрик, твоя личная жизнь в данном случае никого здесь не интересует, — вставил Джим.
— И совершенно напрасно. — Я посмотрел на Малкерна. — Вы сенатор, слуга народа. И вы хорошо знали, что представлял собой мой отец. И тем не менее не вмешались.
— Слушай, я же тебе сказал — это не мое дело.
— А что же ваше дело, сенатор?
— Бумаги, что ты принес, Пат.
— И это все, сенатор? — не отставал я.
— Да нет, конечно. Всеобщее благосостояние меня тоже волнует. Я бы с удовольствием разъяснил тебе концепцию утилитаризма, да времени нет. И к чему все это? Ну, получил ты от своего старика сколько-то подзатыльников — так это еще не криминал.
Хороши подзатыльники! Дважды за первые двенадцать лет жизни я оказывался на больничной койке.
— Вы знаете о Полсоне? Я имею в виду — вы все о нем знаете?
— Ну, хватит. Получи, сколько тебе причитается, и ступай своей дорогой. — Верхняя губа его покрылась капельками пота.
— Все ли вы знаете о Полсоне? Например, что он трахает мальчиков?
— Я бы попросил выбирать выражения, — сказал Малкерн, с улыбкой оглядываясь по сторонам.
— Сенатор, — вступила Энджи. — Определите, какие выражения не будут резать вам ухо, а мы посмотрим, насколько полно они передают такие понятия, как «растление малолетних», «проституция», «вымогательство» и «убийство».
— Не понимаю, что вы несете, — сказал Малкерн. — Бред какой-то, и больше ничего. Давай сюда документы, Пат.
— Сенатор…
— Ну что тебе еще, Пат?
— Не надо называть меня «Пат» — это смахивает на собачью кличку. Меня зовут Патрик.
Малкерн откинулся в кресле и закатил глаза. Меня он, скорее всего, и не видел.
— Старина… — начал он.
— Я хочу знать, что именно и как много вы знаете? Ваш приспешник начал с того, что стал обрабатывать детишек, а в результате в городе началась настоящая война из-за того, что когда-то они с Сосией сняли — исключительно для собственного удовольствия — пару узкопленочных любительских порнух. И надо же, пленка куда-то затерялась. Была да сплыла. И пошло все гулять само по себе. Что, не так? И было у Сосии чем наехать на Полсона, а Полсону пришлось наехать на своих, и закон об уличном терроризме так и не был принят. А когда Полсон, оплакивая свою погибшую невинность, малость перебрал, тут-то Дженна и нашла фотокарточки, на которых ее родной сын запечатлен в недвусмысленной позиции с мужчиной, на которого она работала и за которого, что не исключено, даже голосовала. Что вы на это скажете, сенатор? Вам это известно?
Он ничего не сказал. Лишь молча посмотрел на меня.
— А мне была отведена роль магнита, — сказал я. — Разве не так? — Я посмотрел на Джима, и он бесстрастно посмотрел на меня. — Я должен был навести Сосию и Полсона на Дженну и тем самым помочь им спрятать концы в воду. Я правильно понял задание, сенатор?
Улыбкой встретил сенатор Малкерн мой гнев и негодование. Улыбкой — ибо он отлично знал, что у меня на него нет ничего, кроме вопросов и предположений. Он знал, это, и в предвкушении торжества взгляд его стал жестким. Я ничего не получу, хоть из кожи вон лезь. Так уж сложилось.
— Давай бумаги, Пат, — сказал он.
— Сначала чек, Стерл, — сказал я.
Он протянул руку, и Джим вложил в нее чек. Джим смотрел на меня так, словно мы с ним много лет играли в одну и ту же игру, а сейчас его осенило, что правил-то я не знаю. Он укоризненно покачал головой, как мать, застукавшая сынка в кладовке над банкой варенья. Из него получилась бы отличная монашка.
Малкерн заполнил графу «Прошу выплатить…», однако сумму не проставил.
— Давай документы, Пат, — сказал он.
Я нагнулся в кресле и передал ему конверт. Он открыл его, достал фотографии и положил стопку на колени.
— На этот раз не копии? Молодец, Пат! — сказал он.
— Подпишите чек, сенатор, — сказал я.
Он просмотрел все фотографии, при виде одной печально улыбнулся и затем положил их обратно в конверт. Взял ручку и стал постукивать ею по столу.
— Пат, — сказал он, — твое поведение вынуждает меня пересмотреть кое-какие пункты договора. Премию я тебе урезаю вдвое. Что скажешь?
— Я сделал ксероксы всех фотографий.
— Суд не принимает копии к рассмотрению в качестве улик.
— Зато вонь поднимется такая, что и суда не потребуется.
Он смерил меня взглядом, покачал головой и принялся было выписывать чек.
— Позвоните-ка Полсону. Поинтересуйтесь у него, какой фотографии здесь не хватает, — посоветовал я ему.
Ручка замерла на половине строки.
— Не хватает? — спросил он.
— Не хватает? — сказал Джим.
— Неужели не хватает? — простодушно удивилась Энджи.
— Не хватает, — кивнул я. — Полсон вам скажет, что всего их быть должно двадцать две. А у вас в конверте — двадцать одна.
— И где же она? — спросил Малкерн.
— Выписывайте чек, дознаватель, и все узнаете.
Не думаю, чтобы Малкерна когда-нибудь называли «дознавателем». Вряд ли подобное обращение пришлось ему по вкусу, хотя кто знает, может, это прозвище приклеится намертво.
— Выписывайте чек без всяких поправок, и я скажу вам, где она, — сказал я.
— Сенатор, не делайте этого! — сказал Джим.
— Заткнись, Джим! — приказал Малкерн.
Я сказал:
— Сиди смирно, Джим, и хозяин велит дать тебе косточку или, там, мячик.
Малкерн уставился на меня. Это был, очевидно, самый главный его метод запугивания, но по отношению к человеку, который несколько дней кряду не выходил из-под огня, он не сработал. Сенатору понадобилось несколько минут, чтобы осознать это:
— В любом случае я тебя уничтожу. — Он взял чек, проставил в нем оговоренную сумму, подписал и вручил его мне.
— Спасибочко, — сказал я.
— Давай фотографию!
— Да разве я вам обещал отдать ее? — сказал я. — Я, сенатор, просто сказал вам, где ее можно найти.
Малкерн прикрыл глаза и засопел.
— Ну и где же?
— Далеко ходить не надо, — сказала Энджи и указала пальцем на стойку.
Из-за горшка искусственных цветов высунулась голова Ричи Колгана. Он помахал нам рукой, затем посмотрел на Малкерна и улыбнулся. Широко так улыбнулся, растянув рот до ушей.
— Нет, — сказал Малкерн.
— Да, — сказала Энджи и похлопала его по руке.