— Знаете, мистер Кензи, я хотел бы порасспросить вас о Джерри Глинне. Как вы…
Из-за наших спин к нам мягко подъехала «краун Виктория».
— О, меня подвезут! — воскликнул я.
Ларжант, оглянувшись, разглядывал машину.
— Послушайте, офицер Ларжант, — сказал я, — позвоните мне как-нибудь, ладно? Буду рад. Ну, бывайте! Всего наилучшего! — Я распахнул переднюю дверцу рядом с шофером. — Удачи в делах, старайтесь! Надеюсь, все у вас получится. Пока!
И, скользнув внутрь, я захлопнул дверцу.
— Гони, — сказал я.
— Нахал! — огрызнулась Энджи.
Рванув от Ларжанта, Мэнни, Джона и Горошин из того же стручка, мы свернули влево на Арлингтон, промчались мимо трех патрульных машин, припаркованных возле фасада административного корпуса «Утешения», их зажженные фары льдисто поблескивали, отражаясь в оконных стеклах.
Отъехав на порядочное расстояние и убедившись, что за нами никто не гонится, Энджи завернула за бар в Сауси.
— Итак, милый мой, — сказала она, поворачиваясь ко мне, — как прошел день?
— Ну…
— Спроси и меня, как прошел день, — сказала она. — Ну же! Спроси!
— Ладно, — покорился я. — А у тебя как прошел день, лапочка?
— Знаешь, милый, они примчались буквально через пять минут.
— Кто примчался? Полиция?
— «Полиция»! — фыркнула она. — Нет. Вся эта гнусь. Те, что окружали тебя и копа и того парня с разбитым лицом.
— А-а… — протянул я. — Эти…
— Ей-богу, Патрик, я здорово струхнула. Только я успела ухватить пару-другую компьютерных дискет, как вдруг — бах-та-ра-рах! — распахиваются все двери, кто-то кидается ко мне… словом, коллега, приятного мало было, смею тебя уверить!
— Компьютерные дискеты? — переспросил я.
Энджи помахала в воздухе стопочкой, перетянутой красной резинкой.
— А ты, — сказала она, — кроме как разбить лицо тому парню и самому чуть не попасть под арест, что сумел сделать?
В компьютерную Энджи проникла как раз перед тем, как Мэнни повел меня в Терапевтический центр. Она выждала, пока Джинни погасила свет, отключила кофеварку, аккуратно придвинула стулья к столам, и все это делала, без устали распевая «Хитрушку».
— Это Хендрикса, что ли? — спросил я.
— Во все горло, — отвечала Энджи, — да еще изображая акустическую гитару.
Я содрогнулся, живо представив себе эти звуки.
— Тебе полагаются боевые.
— Поучи меня еще.
После ухода Джинни Энджи потихоньку вышла из компьютерной и увидела, что офис прорезают тонкие лучи света. Выходя из разных точек стены, они пересекались подобно проводам — где-то дюймах в шести от пола, где-то повыше — футах в семи.
— Сигнализация что надо, — заметил я.
— По последнему слову техники. Вот я и осталась в компьютерной.
Для начала она занялась замками на картотеках, но там главным образом оказались бланки — истории болезни, карточки анкет сотрудников, бланки налоговых деклараций. Она попробовала влезть в стоявший компьютер, но не знала пароля. Роясь в ящиках стола, она услышала какой-то шум возле входной двери. Почувствовав, что дело близится к финалу, она воспользовалась ломиком, с помощью которого влезла в окно, — сбила им замок с ящика, встроенного в нижний правый отсек стола. Проделав щель в дереве, она сняла ящик с шарниров и вытащила его из стола, чтобы обнаружить там дискеты, которые словно ждали ее там.
— Ловкость рук в полном смысле этого слова, — сказал я.
— Ну! — радостно подтвердила она. — А в дверь уже эти хлынули лавиной. Ой, беда, да и только! Я сгребла, что сумела сгрести, и сиганула в окошко.
Внизу ее уже караулил один, но она пару раз треснула его по башке ломиком, после чего он предпочел прилечь в кустах. Выйдя на Бикон-стрит через палисадник возле неприметного особняка, она влилась в поток студентов Эмерсон-колледжа, направлявшихся на вечерние занятия. С ними вместе она добралась до Беркли-стрит, после чего забрала наш служебный автомобиль, припаркованный в неположенном месте на Мальборо-стрит.
— Ах да, — сказала она мне, — с нас возьмут штраф.
— Конечно, возьмут, — с воодушевлением подхватил я. — Конечно, конечно!
* * *
Ричи Колган был так рад нашему приходу, что чуть не сломал мне ногу, пытаясь закрыть дверь перед моим носом.
— Пошел вон, — прошипел он.
— Миленький халатик, — сказал я. — Можно нам войти?
— Нет.
— Что? — переспросила Энджи.
За его спиной в гостиной стояли зажженные свечи и в высоком бокале искрилось недопитое шампанское.
— Это Барри Уайта ты врубил, да? — спросил я.
— Патрик… — сквозь зубы прорычал он.
— Да, точно, — сказал я. — Это «Мне мало всей твоей любви» у тебя из динамиков рвется, Рич.
— Отойди от двери, слышишь? — приказал Ричи.
— Не пересласти, Рич, — отозвалась Энджи, — если хочешь, чтобы мы еще когда-нибудь зашли.
— Открой дверь, Ричард, — сказала Шерилинн, жена Рича.
— Привет, Шерри! — Энджи помахала ей в дверную щель.
— Ричард, — проговорил я.
— Разрази меня гром!
— Не думаю, что это уместно, Рич.
Бросив взгляд вниз, он понял, что халат его распахнут. Он запахнул халат и ткнул меня в бок по почкам, когда я проходил в дверь.
— Сволочь, — шепнул я, поморщившись.
Энджи и Шерилинн обнимались возле кухонной плиты.
— Прости, — сказала Энджи.
— Да ладно уж, — махнула рукой Шерилинн. — Привет, Патрик! Как дела?
— Не любезничай с ним, Шерри, — сказал Ричард.
— Дела отлично… Ты прекрасно выглядишь.
Одетая в красное кимоно, она сделала мне неловкий реверанс, и, как всегда, я почувствовал себя немного ошарашенным и смутился, покраснев, как школьник. Претендующий на звание лучшего газетного журналиста в городе, Ричи Колган был коренаст, с лицом, словно омраченным вечной вечерней тенью, угольно-черная кожа его носила следы слишком многих бессонных ночей, неумеренного потребления кофе и пребывания в кондиционированном помещении. Но Шерилинн — с ее смуглой кожей, светло-серыми глазами, точеными стройными, изящно вылепленными руками и ногами, с ее речью нараспев, навевающей воспоминания о золотистых ямайских закатах, которыми она любовалась каждый день в течение первых десяти лет своей жизни, — была одной из красивейших женщин, виденных мною в жизни.
Она поцеловала меня в щеку, и я ощутил благоухание сирени, шедшее от ее кожи.
— Только, — сказала она, — давай побыстрее.