— Нет, — сказал я. — Нам не дано.
— Я спросил о ваших карьерных возможностях, Патрик, потому что верю, что вы знаковая фигура. Понимаете?
— Нет.
Он грустно улыбнулся.
— Большинство мужчин и женщин влачат свою земную жизнь однотипно, без всякого разнообразия. Жизни, преисполненные тихого отчаяния, и всем все равно. Эти люди рождаются, какое-то время существуют, испытывая при этом определенные страсти, увлечения и даже любовь, сопровождая все это мечтами и болью, затем они умирают. И мало кто это замечает. Представьте, Патрик, миллиарды таких людей, больше — десятки миллиардов на протяжении истории прожили, не оставив никакого следа на земле. Они вполне могли не рождаться вообще.
— Те, о ком вы так говорите, могут с вами не согласиться.
— Уверен в этом. — Он широко улыбнулся и наклонился ко мне, будто собирался поведать мне какой-то секрет. — Но кто будет их слушать?
— Алек, все, что мне нужно узнать от вас, это почему…
— Но вы — потенциально знаковая фигура, Патрик. Вас могут помнить очень долго даже после вашей смерти. Подумайте, какое это было бы достижение, особенно в нашей угасающей культуре. Подумайте.
— А что, если у меня нет желания быть «знаковой фигурой»?
Его глаза исчезли за флюоресцентной дымкой.
— Возможно, выбор будет не за вами. Может случиться, что он падет на вас независимо от того, нравится вам это или нет. — Он пожал плечами.
— С чьей помощью?
— Отца, — сказал он, — Сына и Святого Духа.
— Разумеется, — сказал я.
— А вы, Алек, знаковая фигура? — спросил Долквист.
Мы оба, повернув головы, посмотрели на него.
— Да, вы? — повторил Долквист.
Голова Алека Хардимена медленно повернулась лицом ко мне, при этом его очки сползли на середину носа. Глаза за стеклами напоминали молочно-зеленоватую поверхность Карибского моря.
— Простите вмешательство доктора Долквиста, Патрик. Последнее время он немного не в себе по поводу жены.
— Моей жены? — уточнил Долквист.
— Супруга доктора Долквиста, Джудит, — сказал Хардимен, — ушла от него к другому мужчине. Слышали об этом, Патрик?
Долквист снял нитку у себя с колена, потом уставился на ботинки.
— Затем она вернулась, и он принял ее обратно. Уверен, были слезы, мольба о прощении и немного слегка злорадных замечании со стороны доктора. Можно только предположить. Но это было три года тому назад, правда, доктор?
Доктор глядел на Хардимена чистыми глазами, но дыхание его стало несколько поверхностно, а правая рука по-прежнему машинально теребила штанину.
— Мои сведения из солидного источника, — сказал Хардимен. — Так вот, каждую вторую и четвертую среду ежемесячно королева доктора Долквиста по имени Джудит разрешает двум бывшим заключенным этого самого заведения проникать во все потайные части ее тела, и происходит это в гостинице «Ред Руф» по адресу Рут Уан, Согусе. Интересно, что доктор Долквист думает по этому поводу?
— Хватит, заключенный, — сказал Лиф.
Долквист уставился в какую-то точку над головой Хардимена, и когда он заговорил, голос его звучал мягко, но на затылке появилась полоса ярко-красного цвета.
— Алек, ваши бредовые иллюзии оставим для другого раза. Сейчас…
— Это не иллюзии.
— …Мистер Кензи здесь по вашему настоянию, и…
— Вторая и четвертая среда, — не унимался Хардимен, — с двух до четырех в гостинице «Ред Руф». Номер двести семнадцать.
Голос Долквиста на секунду дрогнул, случилась то ли пауза, то ли не совсем естественный вдох, что было замечено как мной, так и Хардименом, который в ответ на это слегка мне улыбнулся.
Долквист сказал:
— Цель этой встречи…
Хардимен взмахнул своими худыми пальцами, сделав небрежный жест в сторону доктора, после чего демонстративно повернулся ко мне. Я видел свое отражение в ледяном флюоресцентном свете, исходящем от верхних половинок стекол очков, а также зеленые зрачки Алека под моим расплывчатым изображением. Он снова нагнулся ко мне, и я едва сдержал желание отпрянуть назад, так как внезапно ощутил жар, застоялый запах зловонного человеческого тела и разлагающегося сознания.
— Алек, — сказал я, — что вы можете сказать мне о смерти Кары Райдер, Питера Стимовича, Джейсона Уоррена и Памелы Стоукс?
Он вздохнул.
— Как-то в детстве на меня напал целый рой пчел. Я гулял по берегу озера, и, откуда ни возьмись, как мираж, меня окружила, облепила огромная черно-желтая туча. Сквозь нее я с трудом видел свет, на помощь мне ринулись родители и кое-кто из соседей, но мне хотелось сказать им, что все в порядке. Мне было хорошо. Но тут пчелы стали жалить. Тысячи иголок впивались в мою плоть и высасывали мою кровь, а боль была такой всеобъемлющей, что доставляла наслаждение. — Он посмотрел на меня, и капля пота скатилась с носа на подбородок. — Мне было всего одиннадцать, и я пережил свой первый оргазм прямо там, в своем купальном костюме, когда тысячи пчел пили мою кровь.
Лиф нахмурился и облокотился о стену.
— В последний раз это были осы, — сказал Долквист.
— Это были пчелы.
— Вы говорили осы, Алек.
— Я говорил пчелы, — кротко сказал Алек и повернулся ко мне. — Вас когда-нибудь жалили?
Я пожал плечами.
— Возможно, раз или два в детстве. Точно не помню.
На несколько минут воцарилась тишина. Алек Хардимен сидел напротив и разглядывал меня с таким видом, будто пытался представить себе, как бы я выглядел, разрубленный на части и разложенный на белоснежном фарфоре в обрамлении вилок, ножей и прочих столовых приборов.
Я оглянулся в полной уверенности, что Алек не станет отвечать на вопросы, которые меня сейчас интересуют.
Когда он заговорил, казалось, его губы совсем не двигались, и восстановить этот момент я смог только потом, по памяти.
— Не могли бы вы поправить мне очки, Патрик?
Я взглянул на Лифа, но он только пожал плечами. Я наклонился и быстрым движением отправил очки к глазам Алека. Но этого мига хватило, чтобы он прижал свои ноздри к узкой полоске моей обнаженной кожи между перчаткой и манжетом. Нюхал он громко и смачно.
Я убрал руку.
— У вас был секс сегодня утром, Патрик?
Я ничего не ответил.
— Ваша рука пахнет сексом, — сказал он.
Лиф отошел от стены на достаточное расстояние, чтобы я смог на его лице прочитать предупреждение.
— Хочу, чтобы вы кое-что поняли, — сказал Хардимен. — Вы должны знать: перед вами проблема выбора. Можете сделать правильный, а можете ложный, но выбор вам будет предоставлен. И еще: не все, кого вы любите, выживут.