Меня же это особенно не заботило. Я не верил, что Джейн умрет, даже когда ей стало совсем плохо. Все равно надеялся, что она как-нибудь выкарабкается. И для меня смерть — это смерть. Финал, окончательный и бесповоротный, после которого уже ничего нет, предельная черта. Красивые гробы, ухоженные кладбища, даже очень ухоженные, как кладбище, где покоилась Джейн, ничего не меняли.
Я оставил автомобиль на стоянке и по дорожке направился к могиле. Увидел на ней свежие цветы. Мы, иудеи, такого не делаем. Кладем камешки. Мне это нравится, хотя и не знаю почему. Цветы, живые и яркие, лежали на темно-сером граните, а моя жена, моя прекрасная Джейн, гнила шестью футами ниже этих только что срезанных лилий. Мне такой контраст представлялся жестокой насмешкой.
Я сел на бетонную скамеечку. В конце все было ужасно. Джейн страдала. Я наблюдал. Во всяком случае, какое-то время. За моей женой ухаживали круглосуточно (она хотела умереть дома), но я видел, как она теряла вес, ощущал запахи, слышал ее стоны. Вот их я запомнил лучше всего и до сих пор иногда слышу во сне — хриплые, протяжные. Продолжалось все это не один месяц, я старался быть сильным, но не мог сравниться силой с Джейн, и она это знала.
В какой-то период, в самом начале наших отношений, она поняла, что у меня есть сомнения. Я потерял сестру. От меня убежала мать. И вот теперь, впервые за долгое время, я позволял женщине войти в мою жизнь. Помню, как однажды ночью лежал без сна и смотрел в потолок, тогда как Джейн спала рядом. Я слушал ее ровное дыхание, столь не похожее на то, каким оно стало в самом конце. Потом дыхание изменилось: Джейн проснулась. Обняла меня, прижалась ко мне.
— Я не она, — шепнула Джейн, словно читая мои мысли. — Я тебя никогда не брошу.
Но все-таки бросила.
После ее смерти я не сторонился женщин. Некоторыми даже увлекался. И надеюсь, что встречу кого-то и вновь женюсь. Но сидя на бетонной скамеечке, думая о той ночи, я осознал, что этого скорее всего не произойдет.
«Я — не она», — сказала моя жена.
И, разумеется, говорила она про мать.
Я посмотрел на надгробный камень. Прочитал имя Джейн, надпись: «Любимой матери, дочери, жене». Посмотрел на ангельские крылышки по сторонам. Я представил, как мои тесть и теща выбирали композицию надписи, шрифт, размер крылышек, все такое. Они купили еще и участок земли рядом с могилой, не сказав мне ни слова. Наверное, для меня, если я не женюсь второй раз. А если женюсь, даже не знаю, что они будут с ним делать.
Я хотел попросить Джейн о помощи. Хотел попросить ее побродить по тем краям, где она сейчас, поискать мою сестру и дать мне знать, жива Камилла или нет. Я улыбался как идиот. Потом перестал.
Уверен: пользоваться мобильниками на кладбище — дурной тон. Но я не думал, что Джейн будет возражать. Достал мобильник из кармана, вновь нажал на кнопку с цифрой «6».
Сош ответил после первого гудка.
— Я вновь прошу об услуге, — обратился к нему я.
— Как и говорил тебе — не по телефону.
— Найди мою мать, Сош.
Молчание.
— Ты можешь это сделать. Я очень прошу. Заклинаю памятью отца и сестры. Найди мою мать.
— А если я не смогу?
— Ты сможешь.
— Твоя мать уехала давно.
— Знаю.
— А тебе в голову приходила мысль о том, что она не хочет, чтобы ее нашли?
— Да.
— И?..
— И ничего. Мы не всегда получаем то, что хотим. Поэтому найди мою мать, Сош. Пожалуйста.
Я отключил мобильник. Опять посмотрел на могилу жены.
— Нам тебя недостает, — обратился я вслух к моей умершей жене. — Каре и мне. Нам очень, очень тебя не хватает.
Потом поднялся и зашагал к своему автомобилю.
Райа Сингх ждала меня на автомобильной стоянке у ресторана. Сменила униформу официантки на джинсы и темно-синюю блузку. Волосы забрала в конский хвост. И все равно выглядела сногсшибательно. Я покачал головой. О чем думаю? Ведь только что посетил могилу жены.
Райа скользнула на пассажирское сиденье. И пахло от нее великолепно.
— Куда едем? — спросил я.
— Знаете автостраду номер семнадцать?
— Да.
— Тогда по ней на север.
Я выехал со стоянки.
— Решили говорить правду?
— Я вам никогда не лгала, — ответила она. — Просто не стала кое о чем упоминать.
— И вы по-прежнему утверждаете, что случайно встретили Сантьяго на улице?
— Да.
Я ей не поверил.
— Он никогда не называл при вас фамилию Перес?
Она не ответила.
— И имя Джил, — настаивал я.
— Съезд на автостраду номер семнадцать справа.
— Я знаю, где это, Райа. Расскажите мне, как и когда услышали от него мою фамилию.
— Я уже говорила об этом.
— Повторите еще раз.
Она глубоко вдохнула. На мгновение закрыла глаза.
— Маноло утверждал, что вы солгали.
— Солгал насчет чего?
— Насчет чего-то, связанного с лесом… или лесами. С чем-то вроде этого.
Я почувствовал, что сердце готово выпрыгнуть из груди.
— Так и сказал? Насчет лесов или леса?
— Да.
— А поточнее?
— Не помню.
— Попытайтесь.
— «Пол Коупленд солгал насчет того, что произошло в тех лесах». — Она склонила голову. — Ой, подождите.
Я ждал.
А потом она произнесла слово, которое едва не заставило меня свернуть на обочину.
— Люси.
— Что?
— Он упомянул другое имя, сказал: «Пол Коупленд солгал насчет того, что случилось в тех лесах. Как и Люси».
Теперь пришла моя очередь выдержать паузу.
— Пол, кто такая Люси? — спросила Райа.
Остаток пути мы проехали молча.
Я с головой ушел в мысли о Люси. Пытался вспомнить ее льняные волосы, их удивительный запах. Но не мог. Что-то мешало. Воспоминания скрывались в густом тумане. Я не мог вспомнить, что реально, а что — плод моего воображения. Я помнил трепет. Помнил страсть. Мы оба были новичками в любви, неловкими, неопытными, но происходило с нами то самое, что мы слышим в песнях Боба Сигера [21] или, возможно, Мита Лоуфа. [22] Боже, сколько же там было страсти. Как все началось? И когда страсть начала переходить в нечто напоминающее любовь?