Я выбрала момент, чтобы позвонить Чени Филлипсу, и мы немного поболтали. Я спросила насчет конференции и затем посвятила его в мое расследование. Он предложил встретиться в кафе «У Розы», чтобы что-нибудь выпить вместе, посидеть, поболтать, но мне хотелось остаться одной, и я отказалась.
— Не обижайся, но мне так хочется выспаться в своей постели и побыть одной. За последние четыре дня у меня не было ни минуты для себя, так что извини.
— Ладно. Я все понял. Позвони, когда захочешь встретиться, поужинаем вместе.
— Договорились.
— Да, Кинси, будь осторожна. Кто бы ни был этот человек, он уже тридцать четыре года скрывается от наказания за убийство. Он не позволит тебе вывести его на чистую воду.
— Я занимаюсь лишь тем, что пытаюсь установить, кто, где и с кем был в тот день, и все — моя миссия закончена. Всю черную работу я предоставлю департаменту шерифа. Это в их юрисдикции.
После разговора с Чени я села и задумалась. Да, он прав. Мне уже спускали колеса, и это произошло еще до того, как откопали машину и нашли тело. Я отперла шкафчик, где хранила свое оружие. У меня было три пистолета. Мой любимый маленький полуавтомат тридцать второго калибра, который подарила мне тетя Джин, когда я была ребенком, сгорел при взрыве, я тогда чуть не погибла. Потом я приобрела «дэвис» — мне понравился его внешний вид, — чем вызвала насмешки коллег, не принимавших его всерьез. Из уважения к ним я купила «эйч-энд-кей», считавшийся серьезным оружием. Однако он был великоват для меня, так что я убрала его подальше вместе с «дэвисом». Я достала коробку с винчестером «силвертипс», зарядила его и положила в наплечную сумку.
Теперь мне стало чуть спокойнее, хотя по большому счету я испытывала смертельный страх.
Я провела воскресное утро, печатая мои записи. После обеда я поехала в офис и рассортировала почту, сваленную у меня на полу. Почтальон засунул так много конвертов в дверную щель, что они покрывали весь ковер. В конвертах были в основном счета, и мне ничего не оставалось, кроме как заняться выписыванием чеков. Прослушав автоответчик, я убедилась в том, что ни одно из сообщений не требовало моего срочного вмешательства. По дороге домой я прошла мимо почтового отделения и бросила оплаченные счета в ящик возле обочины. Остальную часть дня я посвятила уборке квартиры — хороший способ уединиться для тех, кому это просто необходимо. Вряд ли кому-нибудь захочется присоединиться к вам, когда вы чистите унитаз.
В понедельник утром я загрузила пишущую машинку и все свои записи в машину и отправилась в Санта-Терезу. Припарковалась напротив здания суда, положила револьвер в бардачок и заперла машину. У меня было несколько дел в радиусе двух кварталов, и, чтобы провернуть их, оружие не требовалось.
Начала я с компании, занимающейся регистрацией прав на частную собственность, расположенной на углу. Я искала информацию о приобретении собственности в Санта-Марии в 1953 году. Оригиналы документов отдаются владельцам новой собственности, но фотокопии хранятся в офисе, возможно, вечно. Самый простой способ получить их — подать заявление в окошко по обслуживанию посетителей в одной из местных регистрационных компаний. Я имею дело преимущественно с компанией в Санта-Терезе, потому что у них обширная библиотека и они не берут плату за несложные поиски. Текущие дела значатся по адресам собственности, но в пятидесятые годы сделки заносились в указатель по фамилиям. Я сделала запрос на сделки с собственностью на имя Джейка Оттвейлера, Чета Креймера и Тома Пэджета. Служащий компании предложил мне подойти через час.
Я перешла через улицу к зданию архива завещаний в окружном суде Санта-Терезы. С 1964 года завещания жителей Санта-Марии регистрировались там же в филиале суда, но в 1953 году они хранились здесь. Тут меня ждал сюрприз — завещание Коры Пэджет. После ее смерти 2 марта 1959 года она оставила все свое имущество Тому, сделав его очень богатым человеком. В приложении к завещанию указывалась приблизительная стоимость ее недвижимости, включавшая в себя дом и четыре конторы погребальных услуг: итого два миллиона долларов. Ее личное состояние — наличные деньги, акции, облигации и драгоценности — оценивалось еще в три четверти миллиона. Я заплатила за заверенную копию свидетельства о смерти, где была указана ее причина — двусторонняя бронхопневмония. В этом не было ничего подозрительного.
Потом я перешла к завещаниям родителей Кальвина и Виолетты. Роскоу Вилкокс умер 16 мая 1951 года, оставив завещание, подписанное и датированное 21 декабря 1949 года. Завещание было подшито 24 мая 1951 года, пошлина взята, и по претензиям кредиторов уплачено. Условия были простыми: брат Виолетты Кальвин Вилкокс был назначен душеприказчиком. В завещании, однако, было два специфических пункта: первый — сумма в десять тысяч долларов, которые Роскоу оставил церкви, и второй — «Моей дочери Виолетте за ее любовь и преданность, которые она проявляла к нам в течение жизни, оставляю щедрую сумму в один доллар, что вдвое больше того, чего она стоит». Все свое личное имущество и свое имение он завещал «моей жене Джулии Фарадей Вилкокс, если она переживет меня, а если нет, то моему сыну Кальвину Эдварду Вилкоксу».
Джулия Вилкокс по условиям своего завещания, также подписанного и датированного 21 декабря 1949 года, оставляла все своему мужу или в случае, если он умрет раньше ее, своему сыну Кальвину. Остальные пункты обоих завещаний касались бюрократических подробностей: описи имущества, оплаты похорон, долгов, федеральных и окружных налогов и претензий по недвижимости. Как следовало из завещания, Виолетта была лишена права на получение денег (за исключением одного издевательского доллара) по причине ее безразличия, отсутствия сострадания или плохого характера. Чет Креймер предполагал, что Кальвин хотел нажиться на ее смерти, но поскольку оба завещания предшествовали ее исчезновению, Кальвин уже знал о том, что унаследует все один, и потому ему незачем было убивать ее. Он, вероятно, ее не любил, но вряд ли бы стал рисковать своей жизнью или свободой, чтобы избавиться от нее. Виолетта его раздражала, но не более того.
Завещание Хейрла Тэннера меня поразило. Он, очевидно, составил его 6 июля 1953 года, тем самым отменив все предшествующие завещания и распоряжения. Он назначил душеприказчика — служащего своего банка — и двух опекунов: одного для Стива Оттвейлера, другого для Тэннье. Опекуны должны были контролировать все доходы, пока внукам не исполнится по двадцать пять лет. Он пожелал, чтобы его личное имущество тоже находилось под опекой, пока каждый из его внуков не достигнет этого возраста. Я еще раз прочла этот пункт. В сущности, в нем говорилось о том, что Стив не получит доступа к деньгам до 1962 года, а Тэннье — до 1969-го. Его личная собственность — серебро и антиквариат — была оценена в шестьсот тысяч долларов, но внуки не могли в течение многих лет ни продать, ни заложить ее, ни обладать ею. Почему Хейрл это сделал? Сначала я подумала, что он хотел наказать своих внуков, но потом мне пришло в голову, что объектом его гнева был Джейк Оттвейлер. Старик Тэннер скорее всего хотел быть уверенным в том, что Джейк не сможет взять ни единого цента из его денег даже для содержания двух своих детей. Согласно условиям завещания Тэннера, Джейку придется рассчитывать только на себя, поднимая двоих детей. Сделай Хейрл Джейка душеприказчиком или опекуном, тот мог бы по крайней мере потребовать некоторую сумму денег на их содержание, образование и лечение. Каким же тогда образом Джейк сумел внести свою долю при покупке «Голубой луны»?