- Все правильно, все правильно, - бормотал он, пробираясь к выходу.
Его знакомая телефонная будка с неизменно работающим телефоном была так раскалена на солнце, что Апыхтин даже на расстоянии увидел дрожащий над ней воздух, горячие струи, поднимающиеся в серое знойное небо. С содроганием он вошел в будку и, бросив жетон в щель, набрал номер начальника охраны Пакина.
Трубку подняли тут же, видимо, звонка ждали.
- Алло! - Это был голос Пакина.
- Слушаю тебя, Федя!
- Владимир Николаевич, докладываю! Есть чем записать?
- Минутку… - Апыхтин только сейчас сообразил, что сведения, которые он заказал Пакину, нужно все-таки записать. Он вынул из кармана ручку, клочок какой-то скомканной квитанции. - Готов.
- Хозяина машины зовут Юрий Степанович, да, Вахромеев Юрий Степанович. Записали?
- Давай дальше.
- Живет по адресу… Озерная, семнадцать.
- А квартира?
- Частный дом. Знаете, где это?
- Понятия не имею.
- Конечная остановка седьмого трамвая. Он там разворачивается и идет в обратную сторону, к центру.
- Семья?
- Разведен.
- Чем занимается?
- Бизнесмен. У него два или три киоска в районе вокзала.
- Давно в городе?
- Около года. Дом купил, но еще не расплатился.
- И не расплатится, - неосторожно обронил Апыхтин.
- Да, репутация у него еще та, - согласился Пакин. - Чреватый мужик. Но с деньгами порядок. Есть деньги у мужика.
- Знаю. Друзья?
- Такая же шелупонь, как и он сам. Соседи его побаиваются, хотя причин вроде бы нет.
- Ты говорил с соседями?
- А что, не надо было?
- Мы же договорились - только сам, только один… Ну да ладно, это уже не имеет значения.
- Оплошал, да?
- Немного есть, но это несмертельно.
- Хотелось как лучше…
- Ладно, Федя, проехали. Ты что-то хотел сказать о моих замах? Говори.
- Разлад у них.
- В чем именно?
- Какая-то нервозность, взвинченность… Недовольны они друг другом.
- По делу недовольны или характерами не сошлись?
- И то, и другое. Такое ощущение, что их дергает ваше отсутствие. Даже не само отсутствие… Им непонятна ваша задержка.
- Срываются, слова непочтительные произносят?
- Бывает и это.
- Кто же из них самый нервный?
- Цыкин. Секретарше мозги проел, меня достает - где да где Апыхтин… Вы не поверите - лицом почернел. Мы его почти и не видим… Или весь день из кабинета не выходит, или вообще в банке не появляется.
- Может, влюбился?
- Цыкин?! - поперхнулся Пакин. - Кто угодно, только не он.
- По-разному люди влюбляются, - рассудительно заметил Апыхтин. - Басаргин?
- Работает. Совещания проводит, клиентуру принимает, разгоны по отделам дает… Я, конечно, извиняюсь, не мое это дело, опять же и нашептывать не хочу. - Пакин замолчал, ожидая предложения продолжить, но Апыхтин молчал. - Очень уж ему понравилось в вашем кабинете… Не знаю, согласится ли в свой вернуться.
- Разберемся, - усмехнулся Апыхтин. - Что Осецкий?
- Веселится.
- Не понял?
- Говорю же - веселится. Вроде все идет как ему хочется, и нет причин для печали. Носится по этажам, хохочет, всех женщин перецеловал… Тех, конечно, которые того стоят. Аллочку, вашу секретаршу, совсем с ума свел, каждый день с прической появляется, в новых бусах, кольцах, платьях!
- Ну, - успокаивающе произнес Апыхтин, - он ей всегда нравился, и она, похоже, тревожила его сердце… Пусть.
- Так-то оно так, - с сомнением проговорил Пакин. - Да вот что-то и не так.
- Давай уж, выкладывай.
- Я, Владимир Николаевич, охранник, старый милицейский служака, а потому взгляд на мир у меня своеобразный. И в уголовном розыске работал, и агентурная работа на мне была, и наблюдением занимался гласным и негласным…
- Давай, Федя, давай! - поторопил Апыхтин.
- Многовато он в приемной толчется, вот что я скажу. Всю жизнь банка контролирует.
- Но он и должен это делать.
- Больно контроль-то получается какой-то назойливый, если не сказать, целеустремленный. Звонки, почта, посетители… Только Басаргин из банка, он на правах друга тут же в кабинет - позвонить, дескать, надо. А почему не позвонить из своего кабинета? По бумагам шастает - вот мое мнение. Интересуется человек.
- Ладно, Федя, усек.
- Когда вас ждать-то?
- Недолго осталось. Спасибо за сведения. Позвоню завтра-послезавтра.
Апыхтин повесил трубку, торопясь покинуть раскаленную будку. «Ну что, Вахромеев Юрий Степанович… Вот и познакомились, - подумал Апыхтин, направляясь к своим «Жигулям», которые предусмотрительно загнал в тень от кленов, стоявших вдоль сквера. - Предстоит личная встреча… Надеюсь, понравимся друг другу, надеюсь, друг друга не огорчим… Во всяком случае, я сделаю все, что в моих силах…»
Продолжая бесконечную беседу с убийцей, Апыхтин сел в машину, влился в общий поток и направился на окраину города, куда обычно около часа ковыляет красный трамвай под номером семь, развозя граждан по домостроительным комбинатам, бетонным заводам, к химическим, металлургическим и прочим гигантам индустрии. Там же, чуть подальше, раскинулись заводские поселки из небольших домиков, окруженных вишневыми, яблоневыми, сливовыми садами. Поселки перемежались свалками, кладбищами, какими-то испытательными полигонами, и несмотря на гнетущее промышленное соседство, жизнь в них протекала тихо, мирно, по сельским неторопливым законам. Жили здесь в основном пенсионеры, положившие жизнь на обслуживание этих самых гигантов, жили их дети, внуки, и все вместе это представляло собой другую цивилизацию, отличную и от городской, и от той сельской, которая простиралась где-то там, за бескрайними посевами подсолнечника, свеклы, картошки.
Улица Озерная оказалась неожиданно близко, она начиналась у самого трамвайного круга и шла вниз, к небольшой речушке, у которой и заканчивалась. Втиснувшись в ряд стоявших у круга машин, Апыхтин некоторое время присматривался, осваивался, привыкая к новому месту. Рядом, за высоким забором из арматурных стержней, гудел небольшой базар - инструментальные ряды, овощные, молочные, тут же торговали сапогами и тряпками, селедкой и гвоздями, тапочками, кожаными куртками и хрустальными вазами.
Поколебавшись, Апыхгин достал из инструментального ящика изоляционную ленту и чуть изменил номер своей машины - наклеив маленькие кусочки ленты, сделал из двух троек восьмерки, а из нуля девятку. Получилось вполне прилично, а когда он, собрав горсть пыли на дороге, бросил на номер, его поддельность уже невозможно было установить, если не ощупать и не присмотреться. В самом деле, вдруг его вчерашние преследователи запомнили номер, вдруг возле дома крутится кто-нибудь, записывает номера, вдруг…