Мэгги посмотрела на меня:
— Вы знаете, что такое ненависть, мистер Тейлор?
— Пожалуйста, зовите меня Джеком. Да, я знаю, что это такое.
Она впилась в меня взглядом, и я разглядел в ее глазах силу. Она сказала:
— Да, я думаю, что вы знаете. Ненависть стала единственным смыслом в жизни Билла. Странно, но он никогда не был таким живым, как в те моменты, когда мог питать эту ненависть. Как будто к нему подключали электрический ток. Он никогда не уставал планировать отмщение. Знаете, чего он больше всего боялся?
Я не мог себе представить и ответил:
— Нет.
— Что она умерла.
— Вот как.
— Он хотел, чтобы она страдала, как и наша мать.
Я подумал, не рассказать ли Мэгги все, что я знал. Я не успел решить, как она проговорила:
— Надеюсь, что он ее не нашел.
— Разве бы вы не хотели, чтобы Рита Монро заплатила за все мучения, что она причинила вашей матери?
Мэгги покачала головой:
— Она была таким… дьявольским отродьем… так нам рассказывали… Жизнь сама с ней разберется.
Я допил виски и сказал:
— Не уверен, что я с вами согласен.
— Мистер Тейлор… Джек, мой брат разрушил свою жизнь ненавистью, и ее зловещая тень упала и на меня. Если бы он нашел эту женщину, ничего бы не изменилось. Он лишь стал бы таким же, как она.
Я спросил Мэгги, не хочет ли она еще выпить или что-нибудь съесть, но она отказалась. Сказала:
— Я посижу здесь немного. Здесь так спокойно.
Я встал. Мокрая одежда прилипла к телу. Спросил:
— Что вы теперь будете делать, когда Билл умер?
— Буду ухаживать за его могилой.
— Если вам что-нибудь понадобится, вы всегда сможете найти меня в гостинице «Бейли».
— Спасибо, Джек. Биллу повезло, что у него такой друг.
Дойдя до дверей паба, я оглянулся. Мэгги смотрела на дождь. Может быть, то была игра света, но мне Мэгги показалась умиротворенной. Я знал, что никогда больше ее не увижу. Открыл дверь и наклонил голову, чтобы хоть как-то защититься от дождя.
Я сидел у себя в комнате, уже в сухой одежде, и листал книгу Халила Гибрана «Невесты духа».
После встречи с сестрой Билла мне хотелось побыть в тишине, почитать и подумать. Не знаю, что заставило меня взять именно эту книгу. Вот на какой отрывок я наткнулся:
Горе этому поколению, потому что при нем слова Книги были перевернуты, дети ели незрелый виноград, а отцы скрежетали зубами. Иди, набожная женщина, и молись за своего безумного сына, проси, чтобы Небеса помогли ему и вернули ему разум.
Моя мать пришла бы от этих слов в восторг. Я вспомнил, что святой отец Малачи сообщил мне, будто у нее был инсульт. Меньше всего мне хотелось идти к матери. Я долго ворочался в постели, наконец встал, подошел к окну. Дождь кончился. Я встряхнул свою шинель, надел ее и решил с этим покончить. Прошел по Фостер-стрит и остановился у монастыря Святой Магдалины. Очень скоро я отправлюсь навестить Риту Монро. Неважно, как получится.
Подойдя к дому, где жила мать, я глубоко вздохнул и постучал. Дверь мне открыла пожилая женщина в форме медсестры. Она произнесла:
— Да?
— Я Джек Тейлор.
Женщине понадобилось несколько секунд, чтобы сообразить:
— Сын?
— Да.
Мне показалось, что она была поражена. Я спросил:
— Войти можно?
— Да… конечно. Я просто удивилась.
Медсестра отступила, чтобы дать мне пройти.
Я поинтересовался:
— Почему?
— Святой отец Малачи упоминал о вас… Но он сказал, что вы вряд ли зайдете.
— Он ошибся.
Она провела меня на кухню и сообщила:
— Я миссис Росс. Я лишь недавно снова стала работать медсестрой… частной медсестрой.
Женщина только что приготовила чай. На столе стояла открытая коробка с печеньем. Работало радио. Шинед О'Коннор как раз начала петь «Чиквититу».
Пока она пела, мы молчали. Медсестра заметила:
— Я обожаю «Абба». Не подозревала, что кто-то еще может спеть эту песню.
Мне хотелось сказать:
— У вас есть чай, печенье и радио. Какое отношение, мать твою, это имеет к работе медсестры?
Но слишком поздно было изображать из себя заботливого сына. Я спросил:
— Как она?
Медсестра бросила взгляд на стол, потом сложила руки на груди:
— Не стану скрывать, что это серьезно. Однако она делает большие успехи. Правая сторона ее тела и лица парализованы, она еще не может говорить. Но она все понимает, и силы ее с каждым днем крепнут.
Я кивнул, и медсестра продолжила:
— Ваша мать святая. Она…
Медсестра замолчала. Пришла моя очередь продолжить восхваления. Я спросил:
— Я могу ее видеть?
Я был бы счастлив получить отрицательный ответ, но женщина сказала:
— Конечно. Она наверху. Я пойду с вами.
— Вот этого не надо, пейте свой чай.
Медсестра не стала настаивать. Я поднялся на второй этаж, минутку постоял и постучал. Потом сообразил, что мать не может ответить, и вошел. Мои чувства легко было бы понять, прочитав следующий отрывок:
Мэри, мать холостых клириков, которые повернулись спиной к человеческой расе, подарила святому Августину идеальную небесную копию его собственной властной матери.
Так писал Томас Кахилл в своей книге «Как ирландцы спасли цивилизацию».
Я был готов к тому, что она сильно изменилась. Но действительность превзошла мои ожидания. Мать стала старухой. Ее главной чертой всегда была энергичность. Разумеется, это была темная энергия, она не возникала из доброты. Скорее рождалась из злобы и глубокой горечи. Но, так или иначе, она ее питала и давала ей силы постоянно пребывать в движении.
Мать сидела в кресле. Все ее тело сжалось, как будто она потеряла стержень. Правая рука неподвижно лежала на коленях, лицо было искажено, а из уголка рта текла струйка слюны.
Самое скверное было то, что я не знал, как к ней обратиться. Сказал:
— Мама.
Это прозвучало искусственно и неуклюже. Я не просто сел на край кровати, я на нее почти упал. Я думал, что моя мать потеряла способность так на меня воздействовать. Глаза ее были тусклыми, невидящими. Казалось, она меня не заметила.
Тишина давила.
Мне никогда не приходилось видеть мать молчащей. Обычно она непрерывно жаловалась, упрекала, угрожала, но была явно живой. Я произнес: