— Пожалуйста, не стесняйтесь, заходите в любое время, совсем не обязательно предупреждать о приходе по телефону.
Он хмуро взглянул на меня и сказал:
— Новые зубы?
Я сверкнул всей челюстью. Он кивнул и спросил:
— А как яйца?
— Опухоль спала.
Снова кивок
— Я не имел в виду ваш комплект.
— А, вы это метафорически спросили. Отдайте мне мой кокаин, и я выйду сражаться против легионов.
— Их всего двое. Тирнансы, они появились.
В животе у меня что-то сжалось. Он полез в карман пиджака. Трубочист всегда носил темные костюмы и белые рубашки. Скорее напоминал официанта-грека, а не бродягу. Он достал маленький кожаный кисет. С ремешком, чтобы можно было надевать на шею. Я спросил:
— Почему вы в костюме? Вам же не надо сидеть в офисе.
Он печально улыбнулся:
— Мне надо быть респектабельным. От нас ожидают, что мы будем выглядеть как бродяги, но я стараюсь опровергнуть эти предположения.
— Ладно, но разве вам никогда не хочется на все плюнуть, расслабиться?
Он жестом отмахнулся от этого дурацкого предположения, похлопал рукой по кисету и сказал:
— Откройте.
— Шутить изволите? Зная вас, я вполне могу рассчитывать обнаружить там сушеную голову.
Наконец-то он рассмеялся:
— Вы почти угадали.
Он перевернул кисет, и на стол упали четыре окровавленных зуба.
— А, мать твою.
— Это на случай, если вы нуждаетесь в мотивации по поводу братцев.
Он собрал зубы, ссыпал их назад в кисет и протянул его мне. Я неохотно затянул тесемки и просунул в ремешок голову, спрятав кисет под рубашкой. Заметил:
— Теперь я как Брандо в «Апокалипсисе».
Он встал и сказал:
— Заеду за вами в семь. Захватите оружие.
— Что мне надеть для роли мстителя?
Он задумался:
— Что-нибудь прохладное.
После обеда мне принесли пакет. Без марки. Я распечатал и увидел кокаин. Сказал вслух:
— Молодец, Трубочист.
Насыпал себе полоску. Нос заживал, но все равно больно было дико. Умудрился вдохнуть дважды. После воздержания в течение двух с половиной недель подействовало подобно грому. Слава богу. Десны онемели, и я почувствовал ледяное щекотание в горле, заморозившее мне мозги. Теперь я мог рискнуть взглянуть в зеркало.
Ничего хорошего. Нос согнут влево. Возможно, после следующего перелома он встанет на место. А следующий раз будет, это я знал по опыту. Так было всегда. Под глазами густые синие тени, как раз в тон полицейской форме. Новые глубокие морщины у рта. Каким же старым я становлюсь. Недостаточно старым, черт возьми, чтобы полюбить Джорджа Майкла. Улыбнулся, полюбовался зубами. Маяк в сто ватт в пустыне. Зубы жили сами по себе. Вспомнилась детская песенка: «Ты удивишься, куда делся желтый налет, если почистишь зубы „Пепсодентом“».
Вот так.
Кокаин забирал круто. Мне надо было выйти. Показать свою улыбку двадцатилетнего на лице мужика в полтинник. Я надел белую рубашку, брюки и куртку. Почти что кожа. Я был самым старым пижоном в городе. Кисет бился о грудь, подобно самым дурным новостям.
Выйдя на белый свет, я подивился яркому солнцу. Тепла не было, но можно притвориться. Сосед сказал:
— Мы проиграли повторную игру.
— Разве?
— Не смогли победить этих подонков Керри.
— Может быть, в следующем году.
— Черта с два.
Сосед на мой вкус. Я направился в «Живаго Рекордс». Диклэн поднял голову и сказал:
— Ты вернулся.
— Как проницательно.
— Что?
— Не обращай внимания. Мне нужен Король.
— Элвис?
— А есть другой?
— Лучшие хиты?
— Точно.
— Диск?
— Диклэн, я не хочу учить тебя твоему делу, но если человеку за сорок, он не покупает диски.
— Тебе бы МР3-плеер.
— Мне бы с кем-нибудь перепихнуться.
— Джек, право, ты стал обидчивым. Что случилось с твоим носом?
— Я посоветовал одному парню купить МРЗ-плеер.
Он сделал мне скидку в несколько фунтов, так что я его простил.
Я знал, что должен сходить на кладбище, причем не единожды. Чувствовал ли я себя виноватым? Господи, еще как. Достаточно ли виноватым, чтобы туда пойти? Не совсем.
Я повстречал ирландского румына по имени Чаз. Он когда-то был настоящим румыном, но потом стал почти местным. Он спросил:
— Как насчет пинты?
— С удовольствием.
Мы двинулись в паб «У Гаравана». Ничего не изменилось, ничего не испорчено. Я сел в углу, а Чаз пошел за пивом. Я достал сигареты и закурил. Чаз принес кружки и сказал:
— Slainte.
— Будем.
Он взял сигарету из моей пачки «Малборо», воспользовался моей «Зиппо». Внимательно оглядел зажигалку и сказал:
— Настоящее серебро.
— И что?
— Цыгане делали.
— Верно.
— Продай.
— Мне ее одолжили.
— Одолжи мне.
— Нет.
Кружки быстро опустели, я заказал еще. Пригляделся к Чазу. На нем был свитер с военными регалиями. Я спросил:
— Как дела?
— Надеюсь получить грант от Художественного совета.
— На что?
— Пока не знаю, но что-нибудь придумаю.
— Тебе обязательно повезет.
— Знаешь, Джек, в Ирландии не любят румын.
— Мне очень жаль.
— Но в Голуэе все по-другому.
— Прекрасно.
— Да нет, здесь нас ненавидят.
— Вот как.
— Одолжи мне пятерку, Джек.
Я дал ему деньги. «Пока», — и я удалился.
И налетел прямо на свою мать. Она взглянула поверх моей головы, где висела вывеска паба. Это вместо «здравствуй». Лицо, как и раньше, без морщин, как будто жизнь ее не коснулась. Так бывает с монашками. «Эсти Лаудер», поимей в виду: поинтересуйся монашками. Когда смотришь в ее глаза, то видишь Арктику, ледяную голубизну. И всегда одно и то же послание: «Я тебя похороню».
Она сказала:
— Сын.
Памятуя о запахе пива изо рта и сломанном носе, я ограничился фразой: