– А-а-а, – протянул Влад и, закусывая сыром, кивнул. – Теперь понятно. Значит, ты, собственно, такой же адвокат, как и я.

– Собственно, да.

– С этого бы и начал… Я тебе вот что скажу, – запальчиво произнес Влад, стаскивая с голого торса джинсовую безрукавку и кидая ее на капот «Сузуки». – Никакого обыска не было. Курахов его придумал нарочно для того, чтобы навесить на меня всех собак. Но этот фокус у него не пройдет, так можешь ему и передать.

– А если все же допустить, что обыск был?

– Значит, манускриптом заинтересовался кто-то еще.

– Эта рукопись представляет большую ценность?

Влад вздохнул, с отвращением глядя на бутылку с «Бифитором».

– Мне трудно так вот с ходу ответить на твой вопрос, – сказал Влад, тщательно подбирая слова. – Имеет она ценность или нет – покажет время. Я ошибся в самом начале. Надо было обязательно перевести эту рукопись до конца, прежде чем отдавать ее Курахову.

– Как? – изумился я. – Ты ее даже не перевел?

– Это не так просто, как тебе кажется. Чтобы ее перевести, надо в совершенстве владеть средневековой латынью.

– Значит, ты не знаешь, о чем вообще идет речь в манускрипте?

– В общих чертах знаю.

– Зачем он нужен профессору?

– Как тебе сказать… И все-таки меня очень волнует обыск, о котором ты мне сказал.

– При случае расскажи об этом Анне.

Влад нахмурился. Эта реплика ему не понравилась. А мне не понравилась его реакция.

– Ты ее знаешь? – осторожно уточнил он, не поднимая глаз и зачем-то подливая «Бифитора» в стакан, где и без того было достаточно джина.

– Отлично знаю! Уже больше трех лет. Она до недавнего времени работала у меня и вела бухгалтерский учет.

Чем больше я наблюдал за поведением Влада и выражением на его лице, тем меньше сомневался в том, что этот тяжеловесный историк положил на нее глаз.

– Ну, и почему вы… расстались? – с усилием придавая голосу равнодушный тон, полюбопытствовал Влад.

– Она уволилась по собственному желанию… Если не секрет, чем вы занимаетесь?

– Археологическими раскопками.

– А Анюта у тебя на какой должности?

Владу надоел мой тон. Он, наконец, поднял глаза и очень выразительно посмотрел мне в глаза, будто хотел напомнить о своем ударе, повергнувшем меня в нокаут.

– У нас нет должностей, – ответил он. – Она просто живет и работает в нашем лагере.

– Копает ямы? – Я продолжал напрашиваться на грубость.

– Нет, – пока еще сдерживаясь, ответил Влад. – Она не копает. Она ныряет… А почему ты так нервничаешь?

Я не просто шел, я без тормозов летел на новый конфликт, не думая о том, что он снова может закончиться не в мою пользу, но последние слова Влада вдруг встали на моем пути стеной.

– Ныряет? – переспросил я, но, скорее, не у Влада, а у самого себя, желая быстрее выяснить, что меня так насторожило. – Как это – ныряет? – хлопал я глазами. – С трубкой, что ли?

– Нет, не с трубкой. С аквалангами.

– С аквалангами? – переспросил я и невольно опустился на землю.

Влад замолчал, вынул из кармана записную книжку и что-то торопливо написал на чистом листке.

– Тебя не затруднит передать Курахову? – спросил он, складывая листок вчетверо и протягивая мне. – Там нет никакой тайны, можешь прочитать.

Я развернул записку, прошел глазами по тексту, с трудом распознавая мелкие и неимоверно растянутые слова:

«ДОРОГОЙ ВАЛЕРИЙ ПЕТРОВИЧ! МНЕ НАДОЕЛО ЖДАТЬ. ПОСЛЕЗАВТРА ВЫ ДОЛЖНЫ ВЕРНУТЬ МНЕ МАНУСКРИПТ. В ПРОТИВНОМ СЛУЧАЕ Я НЕ ОБЕЩАЮ ВАМ НИЧЕГО ХОРОШЕГО. УВАРОВ».

– Он не вернет тебе рукопись, – сказал я. – Или вернет, когда будет поздно.

Я сам не понял, что сказал.

Глава 21

В безлюдном дворике кафе, каким он всегда бывал в часы полуденной сиесты, расслаблялись за чтением духовной литературы отец Агап и его рыжеволосая ученица. Краем глаза заметив мое появление, священник ближе придвинул Библию к глазам и громче продолжил:

– «Нечестивые обнажают меч и натягивают лук свой, чтобы пронзить идущих прямым путем. Меч их войдет в их же сердце, а луки сокрушатся. Малое у праведника лучше богатства многих нечестивых…» Добрый день, Кирилл Андреевич!

Отец Агап встал, поклонился и, положив Библию на колени Марине, сказал ей:

– Прочитай вслух три псалма до сорокового. Только не торопись, вдумчиво читай.

Марина кивнула и, негромко бормоча себе под нос, углубилась в чтение.

– Милиция приезжала, – сказал отец Агап, беззвучно ступая босыми ногами по бетонному полу. – Вами интересовалась.

Последние слова он произнес шепотом, приблизившись ко мне почти вплотную. Отец Агап, как все бродяги, милицию не любил.

– Сказали, что проводили подводные поиски у берега заповедника и нашли два акваланга, которые, скорее всего, принадлежат вам, – продолжал отец Агап.

– Только акваланги? – коротко спросил я, опираясь на стойку локтями и глядя на свое темное отражение в полированной поверхности. – Или еще что-нибудь нашли?

– Нет, Кирилл Андреевич, речь шла только об аквалангах. Милиционер велел вам прибыть в отделение с паспортами на акваланги. Да еще мной они интересовались, Валерием Петровичем и Мариной.

– Что хотели?

Кола была теплой, наверное, Рита недавно загрузила бутылками холодильник.

– От нас требуются все паспортные данные и – по числам – когда приехали, когда уедем. Это для временной регистрации и взимания особого курортного налога, как мне объяснили. Чем дольше, значит, живешь, тем больше надо будет им заплатить. Это катастрофа, Кирилл Андреевич. Вы же знаете, у меня сейчас временные финансовые трудности.

Временные финансовые трудности у священника уже тянулись с марта по сегодняшний день. Для меня не стало открытием, что ему нечем расплатиться с милицией. Нервно поглаживая бородку, священник смотрел на меня, как госслужащий на бухгалтера в эпоху тотальных невыплат.

– Да не тряситесь вы так! Никто вас отсюда не выгонит, пока здесь хозяин я.

– Кирилл Андреевич! – взволнованно и с пафосом ответил священник. – Я никогда – слышите? – никогда не стану у вас нахлебником. Если хотите, я могу отслужить вам по полной программе каждый церковный праздник, я буду исповедовать и причащать вас и ваших служащих каждое воскресенье…

– Вы вот что, батюшка, – перебил я отца Агапа. – Вы лучше по мне панихиду отслужите, когда меня грохнут. По полной программе. Договорились?

Батюшка глянул на меня, как на юного богохульника, и сокрушенно покачал своей взлохмаченной головой.