Я много слышала и читала про аквакультуру, про роды в естественных природных условиях, в морской воде, и решила, что все эти женщины являются фанатками экзотических условий воспроизводства населения. Это предположение доказывало появление на пляже двух мужчин в белых халатах, при которых женщины вели себя, как перед врачами, и если мужчины приближались к кому-либо, то давали себя осматривать и ощупывать, поворачиваясь во все стороны.
Эта спасительная версия – про сборище фанаток аквакультуры – была, конечно, полнейшим бредом, но мне она дала некоторое душевное равновесие, ибо появление на острове, находящемся под контролем наркомафии, такого количества беременных женщин было, мягко говоря, странным, если не сказать абсурдным. При всем моем желании быстро найти какое-нибудь разумное объяснение увиденному ничего иного, кроме аквакультуры, в голову не приходило, а эта гипотеза трещала по всем швам, заглушая шум прибоя.
Я возвращалась к псам, которые преданно ждали меня у каменного завала, и думала, для чего Августино, который всю жизнь занимался производством и контрабандой наркотиков, понадобилось такое количество женщин. Может быть, Седой Волк на старости лет сошел с ума и решил обзавестись гаремом? Но даже если допустить эту идиотскую версию, то неужели наркобарон не смог подобрать себе более симпатичных женщин?
Весь обратный путь я пыталась разгадать загадку, которую задал мне Августино. Псы снова ожили, и чем дальше мы удалялись от бухты, тем веселее становились они и снова носились по прибою, высунув языки, попадали под волны, отряхивались рядом со мной, устраивая мне нечто похожее на душ Шарко.
В особняке меня ждал Гонсалес. Он был недоволен тем, что я заставила его ждать, и попытался предъявить мне претензии, на что я безапелляционно ответила, что мои передвижения по острову, являющемуся моей собственностью, ни по времени, ни по маршрутам регламентированы быть не могут.
«Разве я не говорил тебе, что на сегодня у Августино запланирована встреча с тобой?» – спросил он.
«Нет, – ответила я. – О том, что встреча состоится именно сегодня, ты не говорил. Но неужели у Августино настолько плотный рабочий день, что он не сможет принять меня, когда это будет удобно мне?»
Словом, я попыталась сразу поставить себя на свое место. Гонсалесу что-то не понравилось. Он нахмурился еще больше и сквозь зубы произнес: «Только черт знает, что придет в голову этой старой гиене».
Похоже, что эти слова вырвались помимо его воли, и Гонсалес тотчас замолчал, искоса глядя на меня, чтобы увидеть, как я отреагирую на это непозволительное ругательство в адрес шефа. Вполне возможно, что это была проверка моей лояльности по отношению к Августино, потому я должна была отреагировать однозначно. Сыграв негодование, я потребовала от Гонсалеса объяснений. Он, как мне показалось, немного смутился и попытался все перевести в шутку.
По случаю приема у главного мафиози Южной Америки я надела свой парадный белый костюм. По пути к вертолету и во время короткого полета мы ни о чем не говорили, и тогда я подумала о том, не слишком ли доверяю этому якобы спаянному тандему Августино–Гонсалес? Так ли предан Гонсалес своему шефу, как он это демонстрирует?
Вертолет заходил на посадку по такой хитроумной глиссаде, что я не смогла ничего толком рассмотреть. Сначала под нами были только водная гладь да белые полоски прибоя, затем вдруг стремительно стали приближаться деревья, сливаясь в сплошную зеленую ленту, и вертолет, круто накренившись, сделал петлю над лужайкой и тотчас пошел на посадку…»
Я выключил магнитолу. Внизу, под окнами, вдруг утробно зарычали псы, а затем, повизгивая, заскулили, переходя на все более высокие ноты. В гостиной раздались осторожные шаги и бормотание Хосе.
– Эй! – позвал он меня снизу, поднявшись на кухню. – Ты не спишь?
– Нет, не сплю.
– Слышишь, псы чем-то встревожены? Надо бы посмотреть…
Он боялся выходить из особняка один, хотя держал наизготове ружье, заряженное семимиллиметровой картечью.
Я встал с кровати и спустился вниз. В свете луны, который пробивался через окно-бойницу, было видно, насколько Хосе взволнован и испуган.
– Если что, – шепотом произнес он, – то в разные стороны и в лес.
– Ты хорошо стреляешь?
– Я? – зачем-то переспросил Хосе и взглянул на ружье.
Врать он не хотел, а сказать правду ему было стыдно.
– Если в чем-то сомневаешься, – помог я ему, – то лучше отдай эту хлопушку мне.
– Давай действуй! – Матрос охотно уступил ружье и шагнул в сторону, пропуская меня вперед.
Я спустился вниз, приоткрыл дверь, и мне под ноги тотчас кинулись оба пса. Два здоровых волкодава мелко дрожали, толкали друг друга, норовя теснее прижаться к моим ногам.
Я вышел в ночной сад. Вокруг меня призрачными тенями стояли деревья, а дальше, за белой полосой забора, начиналось царство сплошного мрака, над которым повисли холодные глаза звезд. Мерный шум волн, долетающий с берега, заполнял тишину леса.
Псы, увидев во мне надежного защитника, снова зарычали, правда, не совсем смело и грозно. Они смотрели в ту сторону, где бетонная секция забора над осевшей почвой упала на землю плашмя, открыв проход в джунгли.
Не могу сказать, что я испытывал приятные чувства, но так откровенно демонстрировать суеверный страх, как это делал Хосе, мне было стыдно, и я, вскинув ружье, пошел к черному проему. Псы несколько метров храбро сопровождали меня, но затем снова остановились, прижали уши к головам, легли на землю и заскулили. Они вели себя так же, как и с Анной, когда она шла по пляжу.
Я вышел за пределы сада один. Непроглядная темень окружила меня. Я стоял на бетонной плите, глядя по сторонам, и чувствовал, как указательный палец дрожит на спусковом крючке. Нервы натягивались, как гитарные струны, и мне казалось, что они начинают тонко звенеть, и звук этот быстро усиливается и доходит до сверлящей в мозгу ноты…
«Тьфу! Что это со мной?» – подумал я, резко качнул головой, словно хотел стряхнуть с себя липкий суеверный страх. Собака – глупое существо. Она может испугаться собственной тени.
С этими мыслями я сделал несколько шагов вперед, вглядываясь в темноту, как вдруг увидел в непроглядном мраке зарослей два светящихся красноватых глаза.
Они были совсем близко от меня, в каких-нибудь двадцати метрах, и располагались у самой земли, словно принадлежали очень маленькому или же ползающему существу. Я остановился как вкопанный, чувствуя, что от напряжения немеет спина. Красные глаза, казалось, гипнотизируют меня, подавляя волю, и я не смог даже приподнять ружье до уровня лица и прицелиться. Как назло, в голове вдруг отчетливо всплыл рассказ Ники о белых червях с красными глазами, населяющих остров, и тотчас волна гадливого ужаса накрыла меня с головой.
Я выстрелил от бедра, не целясь. Сухой треск разорвал гнетущую тишину. Красные глаза мгновенно исчезли, словно это были светящиеся мишени в тире.