— Жалко людей. Особенно стариков. Копили, копили себе на старость, потом поменяли деньги на акции, стали подсчитывать прибыль, мечтать о новой одежонке, обуви, и вдруг — на тебе! Все надежды вместе с Милосердовой ушли в могилу. Представляешь, сколько в той могиле людской надежды и веры в будущее?
Мне понравилось это сравнение.
— Ты, наверное, к самой могиле не смог протиснуться? — спросил Леша.
— Смог, — ответил я.
К нам ковылял какой-то ободранный бомж с безобразным лицом. «Сейчас деньги станет просить», — понял я, вспоминая, в каком кармане у меня лежат купюры помельче.
— И фотографию Милосердовой видел? — удивился Леша.
— Да я рядом с гробом стоял! — похвастал я.
— И как, интересно, эта наркоманка выглядела при жизни?
— Нормально. Вполне симпатичная девочка… Только не Милосердова меня сейчас волнует.
— А кто же?
Я отпил глоток и, не дожидаясь, когда бомж станет вымогать деньги, протянул ему смятую купюру.
— Кто волнует? — переспросил я. — Та, кого на самом деле сегодня похоронили.
Конечно, я пижон. Я люблю выглядеть эффектно. Мне нравится удивлять людей, огорошивать их каким-нибудь неординарным поступком. Но в данном случае я вообще не думал о том, какое впечатление произведу на Лешу. Я сам был шокирован неожиданным выводом, к которому пришел. Так, оба пребывая в шоке, мы сидели на бордюре у «барабана» автостанции и с деланным вниманием изучали днища своих пивных кружек.
— Так, значит, что ж это получается? — наконец выдал Леша.
— Помнишь, мы перечисляли людей, которым была бы выгодна смерть Милосердовой? — спросил я. — Мы назвали несколько имен, но самого главного человека забыли. Смерть Милосердовой выгоднее всего была самой Милосердовой, потому что смерть — блестящее, ни с чем не сравнимое по убедительности алиби. Мертвому деньги не нужны, он в могилу с собой их не унесет. И Эльвира Леонидовна приговорила саму себя к высшей мере. Сегодня с почестями, музыкой Вивальди, под плач тысяч осиротевших вкладчиков она похоронила свое имя, свой образ, имидж преуспевающей бизнесменши, которая намеревалась сделать человечество богатым и счастливым.
— Ты уверен, что гроб был пустым?
Я взглянул на Лешу как на человека, который нарочно прикидывается дурачком.
— Неужели ты не догадываешься, кого в нем похоронили? — спросил я.
Леша смотрел на меня, губы его силились произнести имя, но он боялся ошибиться.
— Да— Да, — пришел я ему на помощь. — Смелее, не надо шептать по буквам. Похоронили ту самую девушку-наркоманку, Татьяну Васильеву, которую убили и обезобразили на Диком острове. А Милосердова, дружище, живет, здравствует и пересчитывает свой капитал.
— Ты говоришь страшные вещи.
— А страшные вещи уже стали нормальным атрибутом нашей жизни. Пора привыкнуть к ним и даже чувствовать дискомфорт, когда долгое время не происходит ничего страшного.
Леша пытался понять, шучу я или говорю серьезно.
— И кто, по-твоему, это сделал?
— Организатор и идейный вдохновитель преступления — Эльвира Леонидовна. Она, полагаю, щедро заплатила убийце, который растерзал ее светлый образ. В тот день, девятнадцатого августа, она, несомненно, на яхту не поднималась и скорее всего вообще была далеко от моря. Пассажирами «Ассоли» были только два человека — Татьяна и ее любовник, поставлявший ей наркотики. Они отправились на Дикий остров — место достаточно безлюдное, но рядом с которым в тот день ловил крабов один болван по имени Кирилл. Возможно, любовник предварительно накачал Татьяну омнополом, подавив ее волю, после чего на живописном берегу расколол ей булыжником череп.
Леша вскочил с бордюра и принялся ходить передо мной взад-вперед, беспрестанно плюясь, словно только что прожевал пучок полыни.
— Но кто, кто первый поднял шум, что убили Милосердову? — нервно выкрикнул он. — При чем тут вообще Милосердова, если убили совсем постороннюю девушку? Откуда всплыло имя Эльвиры?
— Слушай дальше, — как ни в чем не бывало ответил я. — Убийца раздевает труп Татьяны, нечаянно обронив на камни «фенечку», ее выпачканные в крови шорты и майку топит в море, а тело переносит на борт яхты. Он идет по грудь в воде, отмывается сам и отмывает свою несчастную жертву. На борту он надевает на тело заранее приготовленный костюм Милосердовой, в карманах которого могли быть документы, в том числе и паспорт. Белую накидку Эльвиры он подкидывает мне в лодку, которую сталкивает в воду.
— Чудовищно, — произнес Леша. — Все это выглядит очень правдоподобно. Я хорошо представляю, как все это было, и не вижу несостыковок. — Он сделал паузу. — Ты кого-нибудь подозреваешь?
— Я не только подозреваю. Я почти с уверенностью могу назвать имя убийцы.
— Блеск! — Леша восхищенно покачал головой. — Ты превзошел самого себя. Я в восторге… И ты можешь назвать мне этого человека?
Я колебался. Фамилия Моргуна ничего Леше не скажет — он не был знаком с ним и мог видеть начальника лодочной станции лишь эпизодически, случайно. Зато теперь, назови я его, Леша при любом удобном случае станет пялиться на Диму, как на экзотическое животное. А это может насторожить и даже спугнуть Моргуна.
— Пока нет. Боюсь ошибиться. Я суеверный.
— Но скажи хотя бы, кто он? Откуда? — настаивал Леша. Я распалил в нем любопытство.
— В некотором роде мой давний приятель. Леша кивнул.
— Я догадываюсь, о ком ты. Тот белобрысый мент. Володя, кажется, его зовут?
Я отмахнулся, словно прогонял от себя бешеную пчелу.
— Ты что, спятил? При чем тут Кныш? Леша усмехнулся краешком губ.
— Странно, что ты думаешь иначе. Я уверен, что не ошибаюсь.
— Глупость какая! — поморщился я. — С какой стати Кныш должен убивать эту девчонку?
— А с какой стати следственная бригада закрыла дело? Значит, милиция и Милосердова действуют заодно. Ты думаешь, что, имея такие огромные бабки, ей трудно купить с потрохами твоего лейтенанта?
— Да, ей нетрудно нанять киллера, но что ты привязался к лейтенанту?
— Подозрительный он парень, вот в чем дело, — ответил Леша.
Такой разговор мне не нравился. Мне вообще не нравился всякий разговор, который крушил во мне какие-либо устоявшиеся убеждения. В этом смысле работать в одиночку намного легче — никто не сбивает с толку.
Пока мы ехали в автобусе, я недолго думал над словами Леши и незаметно уснул. Где-то в районе Грушевки, когда мы мчались уже не по унылой степи, а среди пологих покрытых лесами гор, Леша растолкал меня и сунул мне под нос газету.
— Читай! — сказал он, тыкая пальцем в небольшую заметку.