Ну как, тащишься? — спросил Цончик. Ему было жарко. Он махал на раскрасневшееся лицо журналом.
Я предоставил возможность тебе, Тарасову и Вике беспрепятственно уехать с территории особняка, хотя охрана немножко и попугала вас стрельбой, — продолжал Нгуен. — Нетрудно было догадаться, что вы не станете рисковать и поедете на дачу Тарасова в Быково. Вика была мне уже не нужна, она свое отыграла и ехала к месту своей казни.
А потом вдруг воскрес я! — рявкнул Цончик и ударил кулаком по столу. Уже, к счастью, опустошенный бокал подпрыгнул и грохнулся на стол. Глаза Цончика плыли, анемичное лицо покрылось крупными каплями пота. Он схватил себя за ворот свитера, словно задыхался.
Кажется, ему нехорошо, — заметил я, но Нгуен не придал моим словам значения.
Не обращай внимания, — сказал он. — Если хочешь слушать дальше, то слушай… Я опередил вас на несколько минут и успел поставить в бар бутылку «смирновки» с добавленным туда соком травы шин-хо, который действует, как сильное снотворное, но не оставляет следов в крови. Сам же я спрятался на чердаке. Когда вы уснули, я распилил Вике горло обыкновенным столовым ножом с пилкой…
Его слова прервал грохот упавшего со стула Цончика. Я вопросительно взглянул на вьетнамца. Он понял мой вопрос и кивнул:
— Да, и это тоже шин-хо… Ты обратил внимание, что симптомы схожи?
Я покосился на свой бокал, благодаря Бога за то, что удержал меня отпить шампанского.
— Нет-нет! — поспешил успокоить меня Нгуен. — Тебе я ничего не добавлял. В этом нет необходимости, у тебя будет свой путь.
С трудом сохраняя спокойствие, я смотрел на маленькое, безглазое, сморщенное лицо убийцы.
Что ты собираешься с ним сделать? — спросил я, глядя на безжизненное тело Цончика.
Он умрет без мучений! — пообещал вьетнамец. — Засучи его рукав, оголи руку, и ты увидишь следы от инъекций. Цончик уже давно сидит на игле, и партнер он никудышный. Я введу ему смертельную дозу героина, и его смерть не будет противоречить логике.
Значит, так ты решил его отблагодарить? — произнес я.
А какое выдающееся открытие он сделал? Предположил, что золото не у тебя, а у Влада? — покачал головой Нгуен. — Я и сам об этом догадывался. По тебе было видно, что ты такой же лох, как и Жорж вместе с Викой. Но мы с Тарасовым позволили тебе вручить нам «куклу» и отдали тебе Анну. Соединив вас всех вместе, мы получили критическую массу, эквивалентную килограмму тротила. И, как видишь, не просчитались: от Анны и Влада мы избавились твоими руками, заодно выяснили, где Влад спрятал золото.
Как же вы достанете это золото из личного сейфа покойника?
Это уже проблема Тарасова. На любой сейф можно наложить арест, затем его вскрыть, составить фальшивую опись, заплатив сотрудникам банка, а золото взять себе. Это несложная процедура. Куда сложнее…
Убить затем Тарасова, — докончил я.
— Да, ты прав, ты опережаешь мои мысли, — легко сознался Нгуен. — Когда он умрет, я должен уже находиться на борту «Боинга», совершающего рейс по маршуту Москва — Нью-Йорк. К сожалению, план этот отработан еще не до конца, и я не могу доставить тебе удовольствие и обрисовать все его детали… Ты взволнован?
— Я потрясен, — ответил я.
— Это естественно. Ты полагал, что в истории с золотом играешь самую сложную и яркую роль. Ты полагал, что перехитрил всех. Я прав?
Отчасти.
Почему же отчасти?
Потому что ты просчитался в главном. Ты заглотил такой крючок, с которого не только не сможешь сорваться. Этот крючок распорет все твои поганые внутренности.
Ты груб, — после недолгой паузы произнес вьетнамец. — Впрочем, ты не сильно задел меня.
Он взглянул на массивные каминные часы, встал, взял мешки с золотом и спрятал их в тайник.
— Итак, подведем итоги, — сказал он, садясь на прежнее место. — Оперативная группа будет здесь с минуты на минуту. Я вызвал ее сразу же, как ты расстрелял своих подельников. Пришел твой черед разделить их участь. По моей легенде ты, убив Влада и Анну, ужаснулся тому, что содеял, и покончил с собой. Заурядная криминальная разборка. Следователю не придется слишком ломать голову, потому как, во-первых, все ясно и без комментариев, а во-вторых, руководить работой бригады будет сам Павел Григорьевич.
— Ты ловкая тварь, — произнеся. — Не могу удержаться, чтобы не плеснуть в твою поганую харю шампанское.
Это был чистейшей воды экспромт, но я ведь живой человек и имею право на эмоции. Схватив бокал, я грациозным движением отправил его содержимое в лицо вьетнамцу. Тот не успел отвернуться. Волна шампанского красиво разбилась о тонкий нос, выпуклые скулы Нгуена, разлетелась во все стороны белыми брызгами и шипящей пеной спозло по подбородку на шею.
Вьетнамец, сузив и без того узкие глаза, выдернул из-под «сентинела» платок, медленно провел им по лицу и поднял револьвер.
Повернись в профиль, — сказал он, едва разжимая тонкие губы.
Так? — спросил я, слегка поворачивая голову.
Так, — ответил он и выстрелил.
С ветки пальмы вспорхнули попугайчики. Едкий дым с кислым запахом пороха заклубился над столом. Мелодично звякнул бокал. Вьетнамец окаменел.
— Промазал? — сочувствующе спросил я.
Он выстрелил еще раз, еще. От звонких щелчков у меня заложило ухо.
— Ладно, хватит, — сказал я, снова садясь на стул. — Я забыл тебя предупредить, что револьвер заряжен холостыми. Ты мне напоминаешь свинью под дубом из басни. Морду можешь поднять и посмотреть наверх?
Клянусь, наступило одно из самых приятных мгновений в жизни, которое может оценить лишь истинно творческая личность, скажем, режиссер на премьере спектакля, произведшего фурор, или художник, выставивший на обозрение скандальное полотно…
Вьетнамец, все еще направляя ствол «сентинела» в меня, с опаской приподнял голову и исподлобья глянул на балкон. Влад, опершись грудью о перила, кажется, делал наезд, и объектив видеокамеры плавно вращался, выдвигая вперед линзы. Он прав, лицо, искаженное неподдельным шоком, лучше снять крупным планом. Анна, стоя радом с Владом, держала на уровне бедра «Калашников», направляя ствол во вьетнамца. Одежда моих друзей, выпачканная в томатном соке, уже успела подсохнуть, и «кровавые» пятна выглядели уже не правдоподобно.
— Садись, Нгуен, садись, — сказал я вьетнамцу. — Сейчас начнется самое интересное. Сейчас я расскажу тебе о настоящем искусстве обмана.
— Снято! — сказал сверху Влад и опустил камеру. Вьетнамец с окаменевшим лицом медленно оседал на стул. Землистого цвета кожа напоминала маску. Казалось, что он следит за мной сквозь узкий разрез в прицельной планке, спрятавшись внутри каменного сфинкса.
Напряжение ослабевало. Я стал чувствовать усталость. Скрипя ступенями, Анна спускалась с балкона. Влад, опустившись на корточки, вынимал из камеры кассету.