– Ты говорил, что идти надо по берегу Типуани.
– Да, говорил. Но сейчас я уже не уверен, что это и есть Типуани. – Он кивнул в ту сторону, откуда раздавался рев реки.
– А идти надо вверх или вниз?
– Вверх, конечно.
– Что тогда тебя смутило?
– Я не узнаю местность.
– Ты был здесь давно?
– Три года назад.
Я махнул рукой.
– За это время сельва и берега могли измениться до неузнаваемости.
– Может быть, может быть, – бормотал Хуан.
Еще несколько минут мы сидели на влажной земле, прислушиваясь к звукам джунглей. Над нашими головами кричала какая-то птица, прыгала с ветки на ветку, и сверху сыпалась роса. Где-то недалеко трещали хворостины под ногами какого-то животного. Ближе к реке, прячась в плотных зарослях, сходили с ума обезьяны, и их визг эхом перекатывался среди деревьев.
В эти дни я ни разу не охотился, хотя дичи вокруг было полно, их рев, хрюканье и крики мы слышали каждую ночь, закрываясь в палатке, и иной раз от этих звуков холодела кровь в жилах. Мы пока питались консервами, рассчитывая перейти на добычу тогда, когда закончатся запасы еды и мы подойдем к каньону.
Спустя три дня нашего однообразного путешествия я стал замечать, что характер сельвы резко изменился.
– Хуан, – сказал я, останавливаясь и поднимая палец вверх, – ты что-нибудь слышишь?
Индеец замер с открытым ртом, потом пожал плечами:
– А что я должен слышать?
– В том-то и дело, что ничего.
Он не понял меня.
– Птицы! – пояснил я. – Ты слышишь крики птиц?
– Нет.
– И я не слышу. А почему?
– Не знаю.
Мы смотрели на темную, непроницаемую стену зарослей, которые перестали издавать уже привычные крики птиц и обезьян. Немая тишина повисла вокруг нас, и если бы не тихое журчание воды в реке, было бы тихо так, как в наглухо закрытой комнате.
Я взглянул на Хуана.
– Ты не можешь мне объяснить, в чем дело?
– Проклятое место, – прошептал он, и на его лице отразился суеверный страх.
Вскоре мы выяснили, что вокруг нас пропали змеи и обезьяны, а в реке, где еще недавно было полно рыбы, мы не смогли поймать даже захудалого малька. Хуан, перепуганный насмерть, теперь едва передвигал ногами, жался ко мне и всякий раз вздрагивал, когда я наступал на ветку или сбивал ногой мелкий камешек. Теперь я все время держал карабин в боевом положении – для того чтобы немного успокоить Хуана, хотя смысла в оружии я не видел. Если в отсутствии животных в сельве были повинны какие-нибудь сверхъестественные силы, то карабин здесь был бы малоэффективен.
К вечеру мы стали лагерем у самой воды. Негромкое журчание реки немного успокаивало, это был единственный источник звука и движения, и мы больше инстинктивно, чем осознанно тянулись к нему. После того как поставили палатку, Хуан стал сооружать из прибрежных камней что-то вроде каменной стены. Я спросил его, зачем он это делает.
– Так будет спокойнее.
Это сооружение не могло служить даже слабым прикрытием – его легко было обрушить движением руки, и я с улыбкой следил за усердием Хуана. Нет, он не был трусливым человеком. Я думаю, что его не слишком-то испугали атака «мартышек» и стрельба боевыми патронами, дикари с ядовитыми стрелами и опасная для человека дикая природа сельвы. Хуан был тертым калачом, которому многое довелось испытать в жизни. Но, как всякий малообразованный человек, он был суеверен и испытывал ужас от непознанного и таинственного.
Завершив строительство крепости, Хуан немного успокоился и, сложив из нескольких булыжников очаг, принялся готовить ужин. Он порылся в рюкзаке, где хранились все наши запасы продовольствия, потом взял его за днище и вывалил все содержимое на камни.
– Две банки с тушенкой, – говорил он, перебирая консервы, – одна банка тунца. Две упаковки сублимированного мяса. Пачка галет. Две ложки сахара, ложка чая, полбутылки спирта. Все.
Продуктов у нас оставалось от силы на два дня. Я поднял карабин, зарядил его и закинул ремень на плечо.
– Ты куда? – удивился Хуан.
– Попробую подстрелить какого-нибудь зверя, – ответил я, направляясь к стене зарослей.
– Не ходи, Кирилл. Это нехороший лес. Здесь обитает сатанинский дух.
– Против всякого духа можно найти оружие, – попытался отшутиться я, но Хуан смотрел на меня со страхом.
– Ты один погибнешь там. А я без тебя не выберусь отсюда. Не ходи, прошу тебя.
– Да чего ты боишься? Посмотри – мы здесь одни. Вот река, вот кусты.
– Не ходи, – глухо повторил Хуан.
Он начинал меня нервировать.
– Из-за того, что ты боишься сатанинского духа, мы скоро опухнем с голоду.
Я снял карабин с плеча и выстрелил в воздух. Хуан вздрогнул. Где-то треснула ветка, перебитая пулей. Эхо быстро завязло в плотной толще сельвы.
– Вот видишь, ничего страшного.
Мы еще несколько минут прислушивались к тишине. Быстро темнело, и заросли перед нами теряли контуры, сливаясь в одну сплошную штору, отделяющую от нас сельву. У меня вдруг пропала охота идти туда. Я положил карабин на камни и сел рядом с Хуаном.
Ночью мне снились кошмары, словно я просыпаюсь и вижу, как кто-то изнутри разрезает палатку лезвием и просовывает внутрь мохнатую руку. Я бью по ней мачете, но стальное лезвие ломается, как фанерное, и сквозь прорезь вваливается омерзительное чудовище с лицом Картавого. «Я пришел за глазом», – сказал он и потянулся крючковатыми пальцами с длинными когтями к моему лицу…
Я проснулся от крика. Сердце бешено колотилось в груди. Ощущение дикого ужаса сдавило грудную клетку и сковало дыхание. В полной темноте рядом со мной кричал Хуан. Я схватил его за плечо и сильно встряхнул.
– Хуан! Ты что?! – закричал я, чиркая спичкой и зажигая свечу.
Он сел, все еще натягивая край спальника на лицо, и смотрел на меня обезумевшими глазами. Я снова тряхнул его за плечо.
– Какой ужас, – наконец прошептал он и тяжело вздохнул. – Мне приснилось, будто к нам врывается сатана. – И положил себе на грудь мачете, не выпуская его из рук.
Я посмотрел на часы. Было начало второго. Мы не стали гасить свечу и еще долго лежали, не смыкая глаз и прислушиваясь к мерному шуму реки.
Это все нервы, думал я, это от усталости. Стыдно, гражданин Вацура, бояться ночного леса. Я сильный и выносливый человек, я вооружен, я уверен в себе…
Это самовнушение помогло, хотя я с неприятным удивлением отметил, что Картавый ни разу не вызвал у меня такого дикого ужаса, даже в то тяжелое время, когда он был рядом и каждую минуту мог убить меня.