— Э… да, конечно. Минутку.
Я подождал, и он уже через несколько секунд продиктовал ее номер, а потом спросил, не грозят ли ей какие-то неприятности. Похоже, ему бы очень этого хотелось. Парень определенно не питал к коллеге теплых чувств, и я подумал, что, возможно, такая неприязнь объясняется завистью к красивой и успешной молодой женщине. Если она и впрямь хороша, что ж, тем приятнее будет познакомиться. Но скорее дело все-таки не в ее и его внешности, а в том, что она лучше справляется со своей работой.
Я развеял его надежды, сказав, что никакие неприятности мисс Нилсон не грозят, поблагодарил за помощь и сразу же набрал номер, который он мне дал.
Женский голос ответил после трех звонков.
— Эмма, — сказала она, слегка повысив голос, чтобы перекрыть уличный шум. Из зажиточной семьи, хорошее образование и родом откуда-то с северо-востока. Вероятнее всего, из тех областей, что побогаче, например, Йоркшира или Хамберсайда.
— Здравствуйте, Эмма. Вы меня не знаете. Я — Мик Кейн, частный детектив.
— Извините, я вас плохо слышу. Говорите, пожалуйста, погромче.
Я представился еще раз. Уличный шум с ее стороны немного стих.
— Вот, теперь лучше. Извините. Я на Риджент-стрит, делаю кое-какие покупки. Так чем могу вам помочь?
— Мой клиент, дядя старшего инспектора Азифа Малика, поручил изучить обстоятельства смерти его племянника и Джейсона Хана. Я знаю, что полиция все еще занимается расследованием, но мой клиент озабочен отсутствием прогресса. Вы, похоже, тоже интересовались данным случаем, вот я и подумал, что мы могли бы встретиться, возможно, на нейтральной территории, и обсудить некоторые детали. Мне бы очень хотелось выслушать ваше мнение.
— Откуда у вас мой номер, мистер Кейн? — твердо, но без враждебности в голосе спросила она.
— Я же частный детектив; мне положено добывать такого рода информацию.
— А почему бы вам не поговорить с полицией?
— Вы не хуже меня знаете, что такое разговаривать с полицией. Профессиональное соперничество. Конкурентам никогда ничего не рассказывают. Послушайте, я с удовольствием заплачу. Компенсирую ваши затраты.
Она ответила не сразу — наверное, обдумывала мое предложение.
— У меня вечером встреча с друзьями в Уэст-Энде, но до девяти я свободна. Мы могли бы встретиться в восемь?
— Конечно. Я согласен на любой вариант, который устраивает вас.
— На Уэллс-стрит есть бар, «Таверна Бена Крауча». Это чуть в стороне от Оксфорд-стрит, в конце Тоттнем-Корт-роуд. Встретимся там.
— Отлично.
— Как я вас узнаю?
— Мне сорок лет. У меня загар. И еще я выгляжу так, словно меня побили.
— О! А вас побили?
— Да. Потом расскажу.
— Вы меня заинтриговали. У меня, кстати, длинные вьющиеся волосы. Светло-рыжие. Мне тридцать один.
— Думаю, мы друг друга найдем. Спасибо за помощь. Пока.
Мы попрощались, и на том разговор закончился. Я посмотрел на часы. Без десяти пять. Куча времени.
Я прошел по Оксфорд-стрит до Марбл-Арч и завернул в первый же более или менее приличный магазин мужской одежды, где вдобавок к уже приобретенному плащу купил целый зимний гардероб, включая кожаную куртку, пару свитеров и черные ботинки «Кэт». Восторженный продавец-тинейджер не обратил внимания ни на украшавшие мою физиономию «боевые отличия», ни на нездешний загар, но зато беспрестанно уверял, что каждая вещь сидит просто идеально. Я не спорил. Сносить комплименты, даже если их раздают, руководствуясь прагматическими соображениями, дело нетрудное, да и пробыл я там минут двадцать, купив еще и швейцарский армейский нож. Таким штучкам применение всегда найдется — рано или поздно.
Потратив большую часть пятисот фунтов на вещи в общем-то одноразового пользования, я отправился в отель. Припозднившиеся покупатели спешили в магазины, в морозном воздухе ощущалось полузабытое предпраздничное настроение, вызывавшее смутную тоску по утраченному, по жизни в большом городе. Даже утренняя схватка откликнулась грустью по временам, когда я еще носил форму, стоял на страже закона и порядка и проводил дни и ночи в защите общественных интересов. Потом, конечно, пришло трезвое понимание реальности. И в этой реальности Лондон был мрачным, угрюмым, дурным городом — по крайней мере для тех, у кого нет денег, пентхаусов и модных вечеринок, — городом уличных грабителей, наркотиков и хиреющих муниципальных домишек; городом полицейских, которым недостает сил и мотивации для исполнения своих обязанностей; городом политиканов, заучивших цифры статистики, но игнорирующих тот факт, что проблемы множатся, как бактерии; городом, где те, кто встает и занимает место на линии огня — как Азиф Малик, — получают в конце концов свою пулю.
Но сегодня об этом можно было забыть. Сегодня на улицах главными были семейные пары с детьми, а из открытых витрин магазинов неслись рождественские песенки. Улыбающиеся папаши несли детишек в мешках, похожих на сумки кенгуру; мамаши, зачастую обвешанные пакетами и коробками, отгоняли не в меру возбужденных отпрысков с проезжей части, чуть ли не вытаскивая их из-под колес идущих нескончаемой вереницей красных автобусов. Рождество в чистом своем виде: праздник безудержного потребления и семейного единения. Наблюдая за всем этим с некоторой завистью, я вспомнил последнее, прошлогоднее Рождество. Мы тогда только-только купили «Лодж». Наш повар Тео заболел (пищевое отравление — для отеля то же самое, что похоронный звон), и мне пришлось крутиться в кухне, готовя угощение для гостей, которые в это самое время пили на веранде под шуточки и улыбочки развлекавшего их Томбоя. Правда, продержался он недолго и, дойдя до состояния невменяемости, удалился к себе, в дом на холме. В общем, не самое запоминающееся событие.
Свернув за угол, я оказался на Эджвер-роуд. На противоположной стороне улицы трое парнишек лет шестнадцати окружили какого-то мальчишку и, загнав его в проулок между рестораном и магазином, заставляли беднягу вывернуть карманы. Он уже отдал им мобильник и какие-то деньги и теперь отчаянно пытался поймать взгляд кого-нибудь из прохожих, но они шли мимо, то ли не замечая разворачивающейся в нескольких шагах от них сцены, то ли закрывая глаза на происходящее и надеясь, что если ничего не видеть, то с ними ничего и не случится. Увы, так не бывает. Позвольте преступнику безнаказанно совершить одно мелкое преступление, и он, осмелев и проникшись уверенностью в своих силах, на следующий день совершит второе, уже крупнее. Спешащие мимо униженного мальчишки покупатели напоминали миролюбивый народец из романа Герберта Уэллса «Машина времени» — кажется, их звали элоями, — смирившийся с тем, что некоторых из них убивают и съедают агрессивные и сильные морлоки, и принимающие такой порядок вещей как данность. Подобно элоям, эти не желающие ни во что вмешиваться покупатели однажды с ужасом обнаружат, что такая политика не спасет от неприятностей и не даст защиты от беды, которая рано или поздно приходит ко всем.