— Понимаю.
— Если еще сомневаетесь, если думаете, что это игрушка, присмотритесь получше. Это «кольт-даймондбэк». Отец подарил его мне на восемнадцатилетие.
— Какая досада! На мне только джинсы и джемпер.
— Обойдемся без шуточек. Будьте уверены, я умею им пользоваться. Росла на ферме и стрелять научилась раньше, чем считать до двадцати. Даже участвовала в соревнованиях по стрельбе, пока их здесь не запретили. Я и сейчас езжу во Францию специально, чтобы поупражняться в стрельбе по мишени. Так что не промахнусь. Понятно?
— Кажется, тут какое-то недоразумение. Я пришел к вам, потому что мне нужна ваша помощь. Только для этого. Никаких других мотивов у меня нет. Поверьте, вам не надо меня бояться.
— На кого вы работаете?
— Я ни на кого не работаю.
— Не верю. — Эмма хотела добавить что-то еще, но в этот момент погас свет. Везде.
Стало вдруг тихо. Шторы были задернуты, и в комнату просачивалось лишь слабое мерцание. Мы стояли футах в десяти друг от друга, но я едва видел ее в темноте.
— Оставайтесь на месте. Не шевелитесь. Я держу вас на мушке.
— Вижу. — Пистолет по-прежнему смотрел в мою сторону, но сама Эмма слегка повернулась к двери. — У вас часто отключают электричество?
— Нет. — Впервые с тех пор, как я вернулся в гостиную, в голосе ее прозвучала неуверенность. — Даже не помню, когда такое было в последний раз, а я живу здесь уже два года.
— В таком случае будем считать это весьма неприятным совпадением, если, конечно, вы верите в такие вещи.
Эмма осторожно шагнула к двери, стараясь при этом не выпускать меня из поля зрения.
— Если вы имеете к этому какое-то отношение…
— Подумайте сами, как я мог что-то сделать. Я же с вами.
— Почему вы шепчете?
— Слушаю.
— Думаете?..
Окно гостиной как будто взорвалось; стекло треснуло и раскололось.
Мы оба инстинктивно присели, Я выхватил револьвер и направил его в сторону окна.
Штора не шелохнулась. Я подождал несколько секунд, но больше никто не стрелял. Странно, что они не попытались убрать нас раньше, когда мы шли от машины к дому.
Мы молчали. Я слышал дыхание Эммы, немного учащенное из-за выброса адреналина. Тем не менее она держалась на удивление спокойно, что не могло не вызывать восхищения. Я бы поставил ей пятерку за выдержку. Большинство других на ее месте уже сидели бы, съежившись, в уголке и тряслись от страха.
Выждав еще секунд пять, я шепотом спросил, как она себя чувствует.
— Бывало и лучше, — ответила Эмма, как мне показалось, все еще не вполне уверенно.
Пригнувшись, я проскользнул к двери и только тогда выпрямился в полный рост.
— Куда вы? — тихонько спросила она.
— Думаю, это была не пуля. Звук другой. Собираюсь посмотреть.
— А если они еще там?
— Вряд ли. Слишком уж шумно получилось. А если бы они хотели нас убить, то сделали бы это раньше, когда мы шли к дому. — Тем не менее полной уверенности в собственной правоте у меня не было. Я остановился у двери и прислушался, но ничего не услышал. Сделав знак Эмме отойти в сторону, я осторожно повернул ручку, и дверь медленно приоткрылась.
Ничего. Только приглушенный шум проносящихся автомобилей.
Прижимаясь к стене и держа револьвер у бедра, я выглянул в щель.
Узкая мощеная улочка была тиха и пустынна. Ни малейших признаков жизни я не обнаружил. Виновники случившегося уже исчезли; свидетели, если таковые и были, вовсе не спешили себя обнаружить. Мое внимание привлек дом на противоположной стороне улицы, в окнах которого горел свет. Пройдя чуть дальше, я увидел, что электричество есть и у соседей Эммы. И что бы это могло означать? Пока я искал ответ, на глаза мне попался кирпич, лежавший в нескольких футах от стены вместе с осколками стекла. В середине окна зияла дыра в несколько дюймов, окруженная сеточкой трещин. Стекло было армированное, поэтому оно и не рассыпалось от удара.
Я поднял кирпич и увидел листок, который удерживала широкая резинка.
— Все в порядке? — спросила из темноты Эмма, когда я вернулся в дом и закрыл за собой дверь.
— Это был кирпич. Того, кто его бросил, уже и след простыл.
— Не очень-то тонкая работа.
— Не очень, — согласился я, засовывая револьвер за пояс и доставая из кармана коробок спичек, купленный накануне в баре.
Сообщение было написано крупными печатными буквами и состояло всего из двух слов.
ПОСМОТРИ НАВЕРХУ
Дыхание застряло где-то в горле, и живот как будто затянул тугой ремень.
— Что вы там рассматриваете? — спросила Эмма, подходя сзади. — Откуда листок? Он что, был привязан к кирпичу?
Я задул спичку, сложил бумажку, убрал ее в карман куртки и повернулся к ней. Она стояла в нескольких футах от меня, и ее лицо проступало в темноте нечетким бледным контуром. Пистолета я не видел — наверное, Эмма держала его в опущенной руке.
— Оставайтесь здесь, а мне надо подняться.
Она начала было возражать, но я прошел мимо и медленно, на ощупь, двинулся к лестнице, налетев по пути сначала на кресло, потом на софу. Не зная, что там, наверху, я не хотел, чтобы Эмма поднималась вместе со мной, но и ей вовсе не улыбалось оставаться одной в темной комнате — шорох шагов подтвердил, что она идет следом. Добравшись до лестницы и положив руку на поручень, я обернулся, и тут она еще раз спросила, что в записке.
Я ответил.
Эмма негромко, но от души выругалась, однако остаться внизу не пожелала.
— Я знаю, куда идти, и пойду первой, — прошептала она.
— Нет, — твердо возразил я, незаметно для нее вынимая револьвер. Ступеньки, слава Богу, не скрипели. Подъем занял несколько секунд, и я уже собирался поставить ногу на последнюю ступеньку, когда вдруг загорелся свет. Моргнув от неожиданности, я вскинул револьвер.
Но ничего не случилось. Никакой засады. Никто не воспользовался нашей секундной растерянностью, никто не выскочил из-за угла, никто не открыл по нам огонь. На этаже было тихо, и все выглядело как обычно, хотя я и не знал, что включает в себя понятие «обычно» в доме Эммы. По крайней мере порядка здесь было заметно больше, а какие-либо очевидные признаки вторжения отсутствовали. На стенах, выкрашенных в тот же, что и в гостиной, оранжевый цвет, висели абстрактные картины с изображением симметрично расположенных черно-белых фигур и дорогие с виду часы в серебристом корпусе удлиненной формы. С трех сторон на крохотную квадратную площадку смотрели три двери, все выкрашенные белой краской.
— Где ваша спальня?
— Справа. А что?
— Есть предположение.