– Сколько раз просила не устраивать сквозняков! Штукатурка на голову падает!
Дина оттолкнула Геру и зашла в комнату.
– Что тебе надо? – спросила она.
Гера отодвинул занавеску. Посреди комнаты в одних трусах стоял худощавый парень с широким, словно растянутым многолетним пением, ртом и чесал грудь. В зубах он держал сигарету.
– Ничего не надо, – ответил парень. – Проведать зашел. Что делаешь?
– Иди к себе, – попросила Дина.
– Не гони, мать, – ответил парень, расхаживая по комнате и оставляя за собой дымный шлейф. – Твоя комната для меня как политическое убежище.
Дина стояла перед ним, скрестив на груди руки.
– Хочешь, выпить принесу? Ты тут одна, наверное, со скуки пухнешь…
– Я устала, Влас. Иди к себе, прошу.
– Да я, собственно, у себя… Не! Все! Снимаю! Не обижайся! Твоя, твоя это комната!
Парень сел на ковролин и уставился на ноги девушки.
– Я тебе что хочу сказать, Дин. Ты классная девчонка… Мы вроде с тобой родные люди, но в то же время можем… ну, как нормальные… Понимаешь, да? Я за тобой уже год подглядываю, как ты в ванне моешься. В сортире, через воздуховод… Надоело мне это однообразие. На фига все усложнять? Давай нормально вопрос решим…
– Влас, уходи, – сквозь зубы процедила Дина.
– Не пойду. Давай по-хорошему договоримся!
Гера отдернул занавеску и вошел в комнату.
– Выйди, пожалуйста, – попросил он.
– Оба-на! – воскликнул парень, увидев его, и театрально запричитал: – Все! Конец жизни! В собственном доме уже покоя нет. Защитники появились! Куда там нам…
Гера легко толкнул парня в плечо. Тот нарочно повалился спиной на ковролин и стукнулся головой о пол.
– У-у-у! – протянул он, нехотя поднимаясь на ноги. – Уже руки в ход пошли! Уже живьем в собственном доме убивают… Куда нам, слабым и беззащитным, деваться? Нам некуда, у нас ни бицепсов, ни трицепсов нет, мы отбросы общества…
Он подошел к двери, широко открыл ее и, сплюнув под ноги, вышел. Сквозняк снова подхватил занавеску. Она заколыхалась, словно голубое пламя. Дверь, стремительно разгоняясь, с грохотом захлопнулась.
– Ну сколько раз можно повторять!! – опять закричала мачеха. – Когда ты прекратишь устраивать в доме сквозняки?!
– Зачем ты вмешивался? – не глядя на Геру, жестко спросила Дина.
– Я помог ему выполнить твою просьбу.
– Я же тебя просила не открывать рот!
– Да ладно тебе! – Гера попытался смягчить ее гнев. – Мы очень вежливо друг с другом поговорили!
– Ты совсем его не знаешь! Это дерьмо нельзя трогать! Он ненормальный! Он такое может отморозить, что тебе и не снилось! Ты отсюда уйдешь, а мне с ними жить!
Гера мысленно выругался. Хотел как лучше, а на самом деле усложнил девчонке жизнь.
– Извини, – сказал он. – Больше не буду. Хочешь, пойду и перед ним извинюсь?
– Я тебе пойду, – пригрозила Дина кулаком. – Закрой рот, пока я его скотчем не заклеила.
Гера грустно улыбнулся.
– Все, – сказал я. – Молчу. Никуда не смотрю. Ни к чему не прикасаюсь. Не дышу. Не слушаю…
– Значит, так, – произнесла Дина тише. – От своего мнения я не отказываюсь. Твои домыслы – это твои домыслы. А моя позиция остается прежней. Я буду писать об «Исповеди» так, как наметила. Никаких претензий у меня к Назаровой нет. Она просто озвучила бредни ведущего. Понял?
– Понял, – ответил Гера. – Ты будешь писать правду. Ты всегда пишешь правду. Счастливо оставаться!
Оглушительно шарахнула молния. Придерживая дверь, Гера вышел из комнаты. На улице торжествовал вселенский потоп. Падающая с небес вода грохотала так, словно рядом вел бой артиллерийский дивизион стодвадцатимиллиметровых гаубиц. По улице текла полноводная река, и автомобили, поднимающие тучи брызг, напоминали быстроходные моторные лодки.
Гера вышел из-под козырька подъезда и содрогнулся от холодного душа, под который попал. Обернулся, посмотрел на светящиеся окна. Он ни на что не рассчитывал, и все же под сердцем неприятно кольнуло, когда увидел пустой балкон на четвертом этаже и наглухо зашторенное окно.
* * *
Лес был наполнен запахом такой девственной свежести и чистоты, что у Геры закружилась голова. Это было совсем некстати, потому что колеса велосипеда и без того увязали в размытой дождем глине, как блин в меду, и ему было очень непросто удерживать равновесие.
Было давно за полночь. Последней электричкой и дежурным автобусом он добрался до мастерской, где пересел на велосипед и поехал домой. По тропе среди сосен, по утрамбованным иголкам, которые легко пропускали через себя влагу, велосипед катился довольно резво. Но как только он въехал в березняк, начались проблемы. Несколько раз его заносило, и он падал в мокрую траву. Обрызганный с ног до головы грязью, в тяжелых от глины кроссовках, Гера спустился к мосту через речку.
Вода тихо журчала в темноте. Пахло рыбой и водорослями. Слева от моста была глубокая яма, и вода в ней казалась неподвижной и гладкой, как зеркало.
Он не стал бороться с соблазном и, раздевшись, полез в воду, на глубину. Черная, покрытая россыпью звезд, кажущаяся маслянистой, вода обожгла тело. Он сделал несколько сильных гребков, подавляя в себе крик восторга, потом повернулся на спину и застыл на воде.
Тишина была настолько плотной, что казалось, будто звенит колючее звездное небо, рваная полоса которого проглядывала через неплотно сросшиеся кроны деревьев. Он думал о Дине. Он ее жалел, несмотря на то что она была с ним так резка. Живет с истеричной мачехой и психически неуравновешенным сводным братиком. Врагу такого не пожелаешь. Потому-то она с Герой особенно и не церемонилась. Не до манер, когда нервы взвинчены до предела.
Он стал мечтать о том, как вдруг станет богатым, купит квартиру и подарит ее Дине. Он принесет ей ключи, но она не прикоснется к ним. Она гордая… Скажет, что неподкупна, никаких подарков не примет и, несмотря ни на что, будет писать только правду. Потом Фризов уволит ее с работы, а больной на голову братец, не добившись инцеста, выгонит Дину из дому. И Дина придет к Гере в мастерскую. Он будет ковыряться в моторе, руки его будут выпачканы в смазке, вокруг будет витать запах бензина и горячего металла. Она тихо подойдет к нему и опустит ладони ему на плечи – точь-в-точь как это сегодня сделал он…
Слабым течением его отнесло на отмель, и Гера мягко опустился задницей на песок. Натягивать на себя мокрые джинсы не хотелось. Он обернулся майкой и пошел по туманному влажному лугу.
Едва Гера пришел домой, зажег свет и переоделся в сухое, как в окно веранды кто-то тихо постучал.
– Гера! Ты не спишь? Это я, Бодя!
Строитель выплыл из ночи – в темной одежде, сырой, с озябшими ладонями, пахнущий кислым табаком. Зайдя, он запер за собой дверь и полез в карман. Гера мельком взглянул на его лицо. По этому простому и бесхитростному лицу можно было прочесть все, что угодно. Было сразу видно, что Бодя даже отдаленно не подозревает Геру во вчерашнем «ограблении».