— Никакая это не военная хитрость. Единственный способ тебя отмазать — это пойти на переговоры с Жорой. У Генерала наверняка были влиятельные друзья, которые уговорят Жору...
— Он убил моего отца. Какие, блин, переговоры?!
— Он не убивал твоего отца.
«Вот ты и сказанул! Вот, мля, ты и высказался!»
— С чего ты взял?
«Вермут. Это все вермут. А теперь очень осторожно, иначе...»
— Ну... Лично я не верю, что Жора Маятник велел убить твоего отца. Даже если бы он этого хотел — необязательно было встречаться лицом к лицу, можно было все сделать так, чтобы на Жору никто и не подумал. Можно было его убить в том же санатории. Я же там был, я сказал твоему отцу, что охрана у него хреновая. Элементарно можно было все сделать. Но Жора не сделал. Значит, ему это не нужно было. Он же не тупой.
— У него были причины.
— Но он не тупой. Зачем устраивать побоище в гостинице, если хочешь убрать одного человека? Я видел... В смысле, я видел по телевизору — там настоящий погром был. Трупы, трупы, трупы. Это если бы кто-то хотел, чтобы на Жору подумали — тогда понятно...
— Думаешь, Леван? — задумалась Лена.
— Никакой не Леван, ничего я не думаю! Я думаю, что ты должна найти в Москве человека, который сможет все объяснить Жоре Маятнику. Это должен быть человек... хм... авторитетный. Человек, которому он доверяет и которому ты доверяешь. Кто-то из друзей отца. Знаешь кого-нибудь?
— Леван? — неуверенно предположила Лена.
— Ты только что считала, что это он убил отца.
— Ну а кто же тогда?.. Больше и некому. Только Леван.
— Нет, — сказал Мезенцев, живо вспоминая кавказца в черной шелковой рубашке, идущего по коридору гостиницы вслед за широкоплечим телохранителем. Шансы, что сам Леван или его охранник вспомнят его растерянную и окровавленную морду, невелики, но...
— Нет, Левана нельзя об этом просить.
— Почему? Я ведь больше и не знаю никого... Я и Левана-то не очень хорошо знаю. Один раз отдыхали на Кипре вместе, вот и все... Анжела, наверное, знает кого-то еще...
— Что за Анжела?
— Мачеха. Но она в Штатах, и потом...
— Что?
— Не думаю, что она будет ради меня суетиться.
— Я тоже не думаю.
— Тогда — Леван. Я ему позвоню... Или ты позвонишь? Давай ты лучше съездишь к нему и отвезешь мое письмо. Сам со всеми переговоришь, да? Сам решишь, да?
— О, — сказал Мезенцев, внимательно глядя на Лену. — Да ты боишься.
— Хм, — сказала она, хмурясь. — Ну и что? Да, я боюсь туда ехать. Да, я боюсь с ними разговаривать. И что?
— Это хорошо, что ты боишься. Это нормально. Наконец-то тебе стало страшно.
— Наконец-то?
— Да. До сих пор у тебя была какая-то ненормальная беспечность. Я думал, что ты потихоньку съезжаешь с катушек. Но раз тебе страшно, значит, ты здорова и трезво оцениваешь ситуацию. Поздравляю.
— Пошел ты... — Она закрыла ладонями лицо. — Нашел с чем поздравлять. Хорошо, что папа не видит, как я опозорилась. Думала, смогу все сама сделать, все проконтролировать... И ничего не вышло. Ничего.
— У тебя почти получилось, — в утешение сказал Мезенцев. — Это твои мужики облажались, дали себя убить.
— Папа говорил... Он говорил про ту дуру, которая была его женой до Анжелы... Самое слабое место мужчины — это его женщины. И наоборот, самое слабое место женщины — это ее мужчины. Мои мужчины, те, кого я выбрала, они погибли... Значит, я плохо выбирала. Но теперь-то я правильно выбрала?
— Ты это о чем? — не понял Мезенцев, потом увидел направленный себе в грудь тонкий палец. — Ты это про меня? Уж не знаю, правильно или неправильно, но погибать я пока не собираюсь.
— Значит, правильно.
Шаги в коридоре были быстрыми и осторожными. Алексей, физически чувствуя, как утекает время для исправления ошибок, изо всех сил дернул спицу и едва не потерял сознание от разряда боли, пробежавшего по всему телу. Пот стекал по вискам, тошнота стояла у горла, и больше уже ничего нельзя было сделать, кроме как принять неизбежное.
Дверь снова ушла из-под спины Алексея, потянув за собой истерзанную руку — но лишь на миг. Потом дверь закрылась. И Алексей уже был не один.
— Все те же люди на том же месте, — произнес усталый невыспавшийся человек, удостоив Алексея взгляда свысока.
В ответ на это Алексей с чувством выплеснул из себя полный набор прочувствованного мата, который, впрочем, прозвучал как невнятное мычание, сквозь плотную полосу скотча.
— Ну да, — сказал мужчина. — Я тебя понимаю. Имеешь право позлиться. А я имею право тебя немножко подырявить, потому что твой приятель едва не прострелил мне башку прошлой ночью. Я его об этом совсем не просил.
Алексей снова замычал матом и треснул затылком об дверь, однако помятый мужчина предупреждающе цыкнул:
— Ты чего это делаешь? Ну-ка не шуми. Тут люди кругом. Это же гостиница. Общественное место. Прибежит какая-нибудь дура на крик, придется ей башку оторвать, — это было сказано с укоризной, будто виноватым в будущем отрывании головы был именно Алексей. — Так что помолчи. И послушай. Хорошо?
Алексей дернул головой. Все-таки надо было послушать этого психа, чтобы его понять. Если его вообще можно понять. Пока тон разговора Алексею не нравился. А еще больше не нравилось выражение лица этого человека.
— Что ж тут хорошего? — вполне резонно заметил помятый человек с усталыми глазами. — И вот еще что... Чтобы разговор у нас получился хороший и спокойный...
Алексей замычал, но его левая рука уже была вздернута вверх, раздался короткий удар, и человек с усталыми глазами удовлетворенно кивнул.
Он притащил из глубины номера кресло, поставил его напротив двери и уселся напротив Алексея. Это походило на издевательство, однако усталость в его глазах и непридуманная серьезность в его голосе заставили Алексея сосредоточиться. Тем более что ничего другого ему и не оставалось.
Человек с усталыми глазами посмотрел на дело своих рук и качнул головой, как бы признавая, что работа не идеальна, но все-таки сгодится, учитывая конкретные обстоятельства. Он достал из кармана мятых и кое-где забрызганных краской джинсов такую же мятую пачку «Стиморола», выдавил на ладонь пару подушечек и закинул себе в рот. Алексею он на этот раз ничего не предлагал.
— Чтобы тебе все стало ясно, — проговорил он некоторое время спустя, — я не садист. Хотя первое впечатление может тебя ввести в заблуждение. Это просто мера предосторожности. Прошлой ночью я всего лишь хотел поговорить с твоим другом, а он схватился за пистолет. Едва не убил меня. Поэтому сегодня я подстраховался. У меня есть гарантия, что ты не будешь хвататься за пистолет. А значит, мы сможем нормально поговорить.