Во всяком случае, глаза Крестинского открылись, а голос зазвучал более живо и внятно.
— Я старший брат, — повторил он отчетливо. — И никто, никогда...
Уже в коридоре Крест спросил самого себя: «Ведь я же не получаю от этого удовольствия? Ведь правда же?»
И он сам же себе ответил: «Конечно же, нет. Все под контролем. Все в норме».
— Странное место, — сказал майор Афанасьев про «Пельменную», куда завел его Бондарев. — Странное, но... Что-то в этом есть такое... Успокаивающее.
— Да, — согласился Бондарев. — Я тоже это заметил.
Он подумал, что внутри этого подвального помещения время как будто остановилось, поэтому спешить и суетиться не было смысла. Можно было поговорить о том, что уже случилось и чего не исправить ни спешкой, ни суетой.
— Тут недавно из газеты звонили, — вспомнил Афанасьев, откручивая пробку купленной по дороге поллитры. — Тоже интересовались тем случаем. Я еще подумал — что это они вдруг? Столько лет прошло...
— Бывает, — сказал Бондарев. — Надо же им о чем-то писать. Так я не понял, ты точно помнишь, что не стрелял в этого гада?
— Мне нечем было стрелять, — с досадой вздохнул Афанасьев. — Поэтому он ушел целый и невредимый.
— А он говорил, что его ранили. Подстрелили на бегу.
— Врет, сволочь. Все они врут. Хотят на жалость пробить. Они сразу начинают жизнь ценить — когда их поймают. Свою жизнь.
Афанасьев испытующе посмотрел на прозрачную жидкость в граненом стакане, залпом выпил и некоторое время молча смотрел в некую точку за спиной Бондарева, словно там стали разворачиваться приковывающие его взгляд картины.
— Зря ты меня сюда привел, — сказал он затем. — И налил ты мне зря. Я сегодня уже достаточно наговорил. Достаточно навспоминал. Это, как в пропасть смотреться — глядишь, глядишь, а дна все нет и нет. И ты уже не можешь выбраться наверх... Проще упасть вниз.
— Расскажи мне про Настю, — сказал Бондарев, словно и не слыша Афанасьева. — И про ее мать. Что случилось потом.
— Я же говорю, хватит на сегодня...
— Настя умерла?
— Что?
— Тот человек вернулся и убил Настю?
— Нет, — сказал Афанасьев и тут же поправился: — Не знаю...
Он посмотрел на Бондарева, и в зрачках его было изумление от простой и страшной мысли, которая почему-то раньше не приходила майору в голову.
— Ты думаешь, что это был один и тот же человек?
— Я не знаю, — сказал Бондарев. — Я вообще не знаю, что случилось потом. Расскажи мне.
— Но тогда за что нам все это? Зачем? Почему? — Глаза Афанасьева стали влажными, и в них блестела искренняя обида и непонимание. — Что такого сделал я или Светлана? Или Настя? Что мы такого сделали, что с нами происходят такие вещи?!
— Я тоже хочу в этом разобраться, — сказал Бондарев. — Расскажи мне.
Афанасьев глубоко вздохнул, словно набирая воздуха в легкие перед нырком в темную холодную бездну...
И они нырнули.
Мезенцеву не надо было иметь семь пядей во лбу, чтобы понять — в этом году у него острых ощущений окажется достаточно и без путевки, и без выезда в другие регионы. Что называется, с доставкой на дом. Правда, ощущения эти могли быть несколько иного плана, острее острого, но тем не менее...
Началось с того, что Лена никак не могла отыскать Левана. Звонки по старым номерам неизменно приводили либо к синтетическому голосу с радостным сообщением о том, что набранный номер не существует, либо к бесконечному сериалу длинных гудков.
Мезенцев снова стал говорить, что нужно искать другого посредника, но, видимо, Леван Батумский во время давнего кипрского лета произвел на Лену слишком хорошее впечатление.
— Ну да, — подтвердила она. — Хороший дядька, на гитаре играет... Анекдоты рассказывает.
Мезенцев предположил, что игра на гитаре и душевное исполнение бородатых анекдотов с натуральным кавказским акцентом — вовсе не решающие качества при выборе посредника в таком деле, но никому другому Лена доверяться не собиралась. Вывод отсюда напрашивался один — кому-то надо было ехать в Москву и отыскать Левана. Кандидатур на роль гонца тоже оказалось немного, и Мезенцев победил в этом конкурсе самого себя.
Лена вручила Мезенцеву довольно толстый конверт, где в графе «куда» был написан адрес главного офиса фирмы Левана «Аркадия Трэйд». Обратного адреса на конверте не было, и Мезенцев надеялся, что у него не будут слишком настойчиво выпытывать этот адрес.
Положим, Генерал в людях разбирался. Но вот передалось ли это качество по наследству, правильно ли Лена оценила Левана Батумского — это был такой серьезный вопрос, что ценой неправильного ответа могла стать жизнь, да не одна.
— А про Левана Генерал ничего не написал? — на всякий случай уточнил Мезенцев. Лена отрицательно покачала головой.
— Естественно, — сказал Мезенцев. — Леван — большой человек, про него лучше не писать. А вот про всякую мелочь вроде меня или Кисы — пожалуйста, все, что угодно.
— Папа писал про тех, вместе с кем он сражался. А Леван — просто партнер по бизнесу.
— Если он просто партнер по бизнесу и никакой особой дружбы там не водилось, то твой Леван сдаст меня Жоре Маятнику, они открутят мне башку, а потом доберутся и до тебя.
— Да.
— Что — да?
— Наверное, так и есть.
— Твоя рассудительность меня убивает, — вздохнул Мезенцев.
Перед отъездом он показательно поймал Алика на недостаче, вздрючил его как следует перед строем (то есть перед Севой и официантками) и предложил Алику в качестве эксперимента выкинуть что-нибудь подобное во время его отсутствия. С последующим гарантированным отрыванием рук, ног и всех других частей тела, которые можно оторвать. Алик выглядел смущенным.
Как раз перед приездом Мезенцева в Москву там то ли что-то взорвали, то ли пытались взорвать, то ли у кого-то просто запахло гексогеном в голове. В результате Мезенцев напоролся на усиленный режим ментовской службы и пока добирался с вокзала до офиса «Аркадия Трэйд» на Солянке, раз шесть прошел проверку на благонадежность. На его настроении это сказалось не лучшим образом. Он и без того слегка недолюбливал Москву, считая ее городом больших напрягов, в отличие от Ростова, где зарабатывание денег никогда не становилось для людей самоцелью или бешеным соревнованием. В Ростове даже в деловой сфере всегда присутствовала определенная расслабленность, легкость, там не забывалась истина, что деньги нужно зарабатывать, чтобы жить, а не наоборот. Москва же с вокзала ставила человека на эскалатор и давала хорошего пинка под зад, чтобы не останавливался, пока хватает сил; чтоб не забывал, что сзади пыхтит толпа молодых и жадных до жизни, которые сомнут и пробегутся по твоим костям, едва сбавишь темп...