— Ага, — сказал Алексей.
— Просто узнай.
— Я понял, — сказал Алексей, но тут Морозова резко обернулась назад и издала шипящий звук, который должен был означать крайнюю степень раздражения. Сквозь ветки была видна спина человека в светлой рубашке — это Харкевич походкой праздного дачника, неся пиджак на согнутой руке, приближался к двухэтажному кирпичному дому, который служил резиденцией покойному Левше.
— Идиот, — негромко сказала Морозова, вернувшись к человеческой речи. Она положила руку на плечо Мамонту. Тот чуть согнулся, и Морозова прошептала ему несколько слов на ухо. Мамонт подумал, медленно кивнул и внезапно исчез, будто был бесплотным духом, а не тушей весом в сотню килограммов.
Сзади Алексею тяжело и взволнованно дышал в шею бородач. Морозова посмотрела на него, и бородач словно вообще перестал дышать. Они смотрели на поляну перед домом, и Морозова медленно расстёгивала «молнию» на своей чёрной сумке. Было видно, как Харкевич подошёл к дому и встал рядом с незнакомцами. Они разговаривали меньше минуты, а потом Харкевич вдруг сделал странную вещь.
Он встал на колени. И не только это — ещё он поднял руки кверху.
Морозова вновь раздражённо зашипела, а потом тихо сказала Алексею:
— Ну что, парень? Готов?
— Готов к чему? — поинтересовался Алексей.
— К проверке на вшивость.
— Я постараюсь, — сказал Алексей. — Что конкретно я должен сделать?
— Ты должен стать бегущим кабаном, — сообщила Морозова и плавно извлекла из сумки «парабеллум».
Харкевич не собирался ждать, пока ему наконец объявят открытым текстом то, что до сей поры лишь подразумевалось. А подразумевалось, что он жестоко облажался. Морозова лишь намекнула, а Мамонт вообще помалкивал, однако заслуженное обвинение зависло над легкомысленной головой Харкевича. Вопрос состоял лишь в том, кто и когда его озвучит, это обвинение. И по мере продвижения по малоприятным зарослям, полным мошек и норовящих угодить в глаза веток, Харкевичем все больше завладевало подозрение, что после сегодняшнего провала потянут его на самый верх, а там поимеют во все дыры по совокупности заслуг. Перспектива сама по себе была неважная, а уж в сочетании с мокрым и грязным носком в ещё более грязной туфле всё было совсем плохо. Вид уверенно ступающих по тропинке армейских ботинок Морозовой лишь развивал у него чувство раздражённой неполноценности, и времени на исправление всех этих внезапно свалившихся несчастий было совсем немного. Поэтому Харкевич и не собирался тратить драгоценные минуты на трусливое наблюдение из-за кустов. Он выбрался на открытое пространство и направился к дому Левши, растягивая губы в дежурную улыбку и прикидывая, сколько нужно отстегнуть бомжам — а кто же это ещё мог быть? — чтобы они свалили из дома. Не будучи склонен к благотворительности, Харкевич пришёл к выводу, что пятисот рублей на всю компанию будет вполне достаточно.
Только он принял это замечательное решение, как из дома выглянул человек — один из тех, кому Харкевич собирался сунуть в гнилые зубы полштуки и предложить выметаться отсюда.
— Оп-па, — сказал человек, оглядев Харкевича. У того возникло смутное предчувствие, что его предложение насчёт пятисот рублей здесь не воспримут.
Человек, осмотревший Харкевича, коротко и деловито свистнул. Из дома немедленно появился ещё один человек — подтянув спортивные штаны, он приблизился к Харкевичу, сплюнул и поинтересовался:
— Тебе чего?
Внутренний голос отчаянно предлагал Харкевичу варианты «Просто шёл мимо», «Водички не найдётся?» или «Заблудился, не могу выбраться к автобусной остановке». Однако самолюбие бесцеремонно подавило этот бунт, и Харкевич произнёс:
— У меня тут знакомый… Проживает.
— Оп-па, — уже во второй раз сказал первый человек, и Харкевич мысленно осудил его ограниченный словарный запас. Почему бы ему не выражаться более определённо? Кстати, на бомжей оба этих человека совсем не походили. Они скорее походили на опасных людей, с которыми лучше не встречаться в лесу один на один. И тем более один с двумя.
— Ты-то нам и нужен, — сказал человек в спортивных штанах.
— Я? — удивился Харкевич.
— Ты, — подтвердил человек в спортивных штанах.
— Но… — Харкевич вдруг захотел, чтобы Морозова и Мамонт немедленно выскочили из кустов и навели тут конституционный порядок, не считаясь с человеческими жертвами. Однако никто не выскочил из кустов.
Вместо того человек, который до поры до времени говорил только «оп-па», вышел из-под дырявого козырька над крыльцом. Харкевич смог рассмотреть его получше, и увиденное его не обрадовало. У этого типа было обветренное и не отягощённое сентиментальностью лицо, которое в просторечии называют бандитской рожей. Ниже лица была синяя джинсовая рубашка, ещё ниже — синие джинсы, из-за пояса которых торчало нечто, похожее на рукоятку пистолета.
Из кустов по-прежнему никто не выпрыгивал. Харкевич внезапно понял, что промочить ноги и испачкать итальянские туфли — это не самое худшее, что может случиться в жизни.
— На колени, — сказала «бандитская рожа».
Харкевич растерянно посмотрел на свои брюки, на грязную землю и подумал, что вряд ли сможет исполнить просьбу молодого человека в джинсовой рубашке.
— На колени, пидор, — повторил молодой человек и резко двинул Харкевича в лоб рукоятью пистолета.
Харкевич на несколько секунд совсем обалдел от страха, унижения и злости, а потом грохнулся на колени.
— Руки в гору, — сказала «бандитская рожа», и на этот раз Харкевич не стал дожидаться удара в лоб — он сразу же вытянул руки вверх.
Парень в спортивных штанах подошёл сбоку и обыскал его. Бумажник немедленно и профессионально был выпотрошен, деньги пересчитаны и вручены «бандитской роже».
— Шести сотен баксов не хватает, — подвёл тот итог подсчётам и вопросительно уставился на Харкевича. — Понятно?
— Нет, — честно признался Харкевич. Логика грабителей пока была ему недоступна. У них что, был план по грабежам, до выполнения которого им не хватало шести сотен? Или они планировали какую-то крупную покупку?
— Твой друг, — любезно пояснил «бандитская рожа». — То есть твой дохлый друг…
— О нет, — скривился в притворной гримасе Харкевич. — Нет!
— Он задолжал нам немножко денег. А потом полез в петлю, не расплатившись по долгам. Я так понимаю, что ты и есть тот тип, на которого он работал? Стало быть, тебе и оплачивать его долги.
Все вдруг стало ещё хуже.
— Он что, рассказывал вам про свою работу? — недоверчиво спросил Харкевич.
— Ну как тебе сказать, — усмехнулась «бандитская рожа». — Когда он чуток вмазывался, то становился разговорчивым. Прямо не остановишь.
Ну конечно. Наркотики. Гребаный Левша. Трижды с начёсом, гребаный Левша. Он снова сел на иглу и влез в долги. Но что хуже всего — Левша стал болтать.