— Но где же шубы, ведь у тебя их чуть не десять было…
Но вспомнив утренний разговор с Леопольдом Моисеевичем, Ольга просто зарычала от бессильной злобы.
— Но это же.., полный кошмар, — осознала наконец Алла Борисовна. — Что же теперь будет?
— Прекрати закатывать глаза и говорить театральным голосом! — внезапно взорвалась Ольга. — Слышать тебя не могу!
— Идиотка! — завизжала мать. — Ты понимаешь, что ты во всем виновата сама? Если бы ты относилась к нему по-человечески и не бегала по мужикам, то он.., то его бы вообще не убили! Ты, ты во всем виновата.
И теперь осталась у разбитого корыта в тридцать шесть лет, а это немало, должна тебе сказать. Где ты найдешь теперь мужа, который сможет тебя содержать? Да и вообще хоть кого-то… Раз в жизни судьба дала тебе шанс. И ты его упустила.
Алла Борисовна уже не смотрела на себя в зеркало и не думала, как она выглядит со стороны. Ей расхотелось играть. Она была искренна, как никогда в жизни. Она обзывала дочь разными словами, выплевывала их ей в лицо и чувствовала какое-то мстительное удовольствие.
— Кретинка! — орала она, напирая на "р". — Ты что же думала, что так будет всегда?
Ты будешь тратить его деньги, а он — все безропотно сносить? Он боялся скандала, это верно, но ведь когда-нибудь его положение настолько упрочилось бы, что он просто вышвырнул бы тебя пинком! Господи, иметь такие деньги и не отложить даже тысячи долларов!
— Что, эта тысяча спасла бы меня сейчас? — агрессивно возражала Ольга.
— Ну, знаешь, люди и на меньшее живут И еще рады!
— Что ты знаешь про людей? Сидишь тут в четырех стенах и жрешь деликатесы.
— Не твое дело! — рявкнула мать.
— Вот теперь это точно будет не мое дело! — торжествующе проговорила Ольга. — Теперь по утрам будешь есть «геркулес», а вечером — гречку.
Алла Борисовна с ужасом осознала, что так оно и будет.
— А сама-то ты что будешь есть?
— Дерьмо! — коротко ответила дочь.
Они еще долго выкрикивали друг другу всякие оскорбления, пока Алла Борисовна не выдохлась первая, все же годы давали о себе знать. Чтобы как-то восстановить силы, она достала из холодильника баночку с салатом из спаржи и отрезала солидный кусок лососины по-милански. Но аппетита не было, потому что призрак районной зубной поликлиники стоял на пороге, и Алла Борисовна поймала себя на том, что мысленно полемизирует с хромым ветераном, влезшим таки без очереди.
Надежда с пакетом в руках позвонила в дверь дворничихи Нины. Было известно, что вчера Нинка выгнала очередного мужа за пьянку и блуд, поэтому в квартире была блаженная тишина, очевидно, три Нининых дочери-погодка тоже находились вне дома. Нина долго не открывала, но Надежда была настойчива и дождалась.
— Чего надо? — Спросонья Нинка была не очень вежлива, хотя вообще отличалась характером легким и приветливым.
Все три девочки тоже росли у нее спокойными, работящими и, несмотря на меняющих мужей, довольно приличными. И хотя недостаточно, конечно, и образования, и воспитания, по внешне были достаточно привлекательны.
— Здравствуй, Нина, девчонки у тебя где?
— Ох, не знаю, я прилегла немного.
Надежда пожалела, что разбудила — ведь Нина встает в шесть утра, чтобы улицу мести и с мусоропроводом возиться.
— Ты уж извини, но вот, принесла я.
Надежда развернула пакет, и платье от «Версаче» раскинулось на диване бледно-зеленым пятном.
— Вот, понимаешь, приятельница купила и секонд-хэнде, а тут оказался подвох. — Надежда показала дырку на месте вырезанного лоскутка. — То есть за это и дешево.
— А куда же она смотрела? — подозрительно спросила Нинка.
— Да ей цвет очень понравился.
— Цвет хороший, — Нина сосредоточенно мяла материю, — не маркий.
— Вот я и думаю, — обрадовалась Надеждa, — может, твои девчонки как-нибудь его приспособят, чтобы не было видно дырки-то?
— Запросто! — согласилась Нина. — Они меня ловкие.
Надежда еще немного посидела у дворничихи, выслушала всю печальную историю о том, каким подлецом оказался очередной хахаль. Она, Нина, приветила его и все делала — кормила, обстирывала, а он только пил и гулял, так что терпение у Нинки лопнуло, и проперла она его к чертовой бабушке. Так он по-хорошему уходить не хотел, все права качал, хорошо, что участковый Павел Савельевич, услышав про скандал, не поленился и прибежал вразумить подлеца.
Явились две Нинкиных дочки, семнадцати и шестнадцати лет, схватились за платье, начали его крутить по-всякому.
— Что только не приляпают! — скептически хмыкнула старшая, Танька, увидев бирку. — «Версаче», ну надо же!
Она была полновата, и платье было ей в обтяжку, но Таньку это ничуть не смущало.
— Если вот так обрезать и вот тут прихватить, — задумчиво бормотала она.
Надежда собралась уходить. Танька даже не ответила на ее «до свидания», она с увлечением орудовала ножницами.
«Бедный Версаче перевернется в гробу, подумала Надежда. — Ну и пусть!»