Рита продолжала смотреть фотографии. На одной из них были запечатлены очень худой человек с замкнутым, невеселым лицом, одетый в строгий костюм, а рядом – девушка, остриженная в кружок, толстушка с темными, чуть навыкате глазами, в платье с нелепыми оборками, бывшем просто удивительно не к лицу ей.
– Это, – объяснила Александра Константиновна, – люди, из-за которых резко изменилась жизнь в нашей семье. Игнатий Тихонович Аверьянов был двоюродным братом моего отца, банкиром, миллионером… он умер от рака, лишив наследства свою дочь за то, что она связалась с революционерами. Впрочем, что я? – спохватилась Александра Константиновна. – Наверняка и Лидия Николаевна, и Татьяна вам эту историю рассказывали, они ведь были в Энске в то время, когда все происходило.
– Да, я кое-что слышала, – кивнула Рита, не добавив, впрочем, что слышала историю не только от бабушки и матери, а еще читала о ней в одном письме… из-за которого, строго говоря, она и приехала в Россию. Приехала, чтобы исполнить предсмертную волю человека, которому дважды была обязана жизнью. Странный он был человек… странный и пугающий. И не странно ли, что исполнение его последней воли привело к трагедии и ее – пусть только сердечной, но все же… трагедия есть трагедия…
– А это, значит, Марина? – спросила она, указывая на темноглазую девушку. – Лидия Николаевна говорила, что у нее было прозвище «толстый мопс». Ее сослали куда-то на Дальний Восток, если я не ошибаюсь?
– В город Х., – уточнила Александра Константиновна. – Но потом следы ее затерялись. Никто не знает, где она теперь живет и вообще, жива ли.
«Марина Игнатовна Аверьянова, вернее, Марина Ивановна Павлова живет в Х., улица Запарина, 112, квартира 4, – чуть не сказала Рита, но промолчала, конечно. – Они ничего о ней не знают, понятно. И не стоит им говорить. Если бы она хотела связаться с родственниками, давным-давно сделала бы это сама. Интересно, она до сих пор зла на Сашеньку за то, что той достались деньги ее отца? Ну, теперь справедливость некоторым образом будет восстановлена…»
– Вот, – раздался робкий голос, – я вас нарисовала, смотрите…
Все обернулись к Вере, которая держала перед собой листок. Минуту или две царило удивленное молчание, потом Александра Константиновна и Ольга засмеялись.
– Слушай, Верунька, ты кого рисовала, меня или Риту? – спросила Ольга.
– Ты рисовала Риту или Дмитрия Аксакова? – спросила в ту же минуту Александра Константиновна.
Они засмеялись, а у Риты заколотилось сердце. Да уж… Вера и в самом деле очень талантлива. Она улавливает не столько внешнее (хотя и с этим все в порядке!), сколько внутреннее сходство между людьми: Дмитрием, Ольгой и Ритой. Волшебные карандаши Веры «увидели» то, что было скрыто от человеческих взглядов! Как странно: в детстве Рита была – вылитая мать. А повзрослев, стала необыкновенно похожа на отца… Она быстро взглянула на Георгия.
Тот жадно смотрел то на рисунок, то на оригинал, но никакие опасные догадки, чувствовалось, не омрачали его разум. В глазах его сквозило столь откровенное желание, что Рита просто диву далась, как этого не замечают другие. Но они смотрели только на рисунок.
– Да, – проговорил Николай Тихонович, – талантливая у меня дочь.
Рита посмотрела на него. Какая странная интонация… Этот высокий, красивый немолодой человек, отчим Георгия и отец Веры, был очень молчалив весь вечер, но порой Рита ловила на себе его цепкий, изучающий и настороженный взгляд. Он заговорил только раз и задал очень опасный вопрос. Вообще от него исходила какая-то смутная угроза, но Рита уговаривала себя, что ей мерещится (мол, рыльце в пушку и все такое). Но сейчас в его голосе прозвучал откровенный вызов. Что это значит?
– Конечно, конечно, – быстро заговорила Рита. – Огромная просьба к тебе, Вера: пожалуйста, подари мне этот портрет. Я его заберу в Париж и буду всем показывать, буду рассказывать, какая у меня в Энске осталась талантливая знакомая!
– Ну почему же «знакомая»? – насмешливо сказал Николай Тихонович. – Верунька вам на самом деле кто? Племянница? Ну да, если Ольга ваша сводная сестра, то Верунька вам – племянница.
– Что? – разом выдохнули Александра Константиновна, Ольга, Вера и Георгий. И замерли, словно у них у всех перехватило дыхание, точно так же разом.
Рита неотрывно смотрела на Монахина и понимала: это не просто случайная догадка, навеянная внезапным художественным прозрением Веры. Он знает. Он все знает о ней! Откуда? Ну, понять несложно. Опытный, поживший, пострадавший, с нелегкой биографией, он вовсе не так бесстрашен, как следовало бы ожидать от человека, имеющего звание Героя Советского Союза. Он боится за свою семью, да и за себя, конечно, а поэтому, понятное дело, навел справки о загадочной иностранке, которая непременно хотела с его семьей повидаться. Да, он навел справки в загадочной конторе, название которой КГБ. Рита уже имела случай убедиться, что там знают про всех всё. Тем более что она, заполняя многочисленные анкеты в советском посольстве на рю Гренель, не скрывала ничего о своем происхождении.
Если не хочешь запутаться, как можно меньше ври, говорят умные люди. А она вот завралась… ну и попалась. erde, часто говорят французы, злясь. Она, кажется, полностью вляпалась в это самое erde.
Не надо было с ними встречаться после того, что у нее произошло с Георгием! Надо было все поручить Федору, а самой спокойно отправиться в Х.
Что делать? Запираться? Отвираться? Нет. Она ведь хотела покончить с этой историей с Георгием, сделать так, чтобы не было пути назад для них обоих? Хотела. Вот лучший способ, и надо воспользоваться им!
– Да, – спокойно сказала Рита, глядя в глаза Монахину, – сведения, полученные вами, верны.
Ага, передернулся… Значит, какое-то подобие совести у него есть. Тем лучше для Ольги, для Георгия, для всех.