Стас взял трубку.
– Привет, Маш!
– Здравствуй, Стасис! У тебя есть новости?
– Есть! Пришли результаты анализа ДНК пряди волос, которую мы нашли в кошельке. Я прогнал данные по базе и нашел совпадение.
Стас выдержал паузу, чтобы сделать сообщение эффектнее, а затем сказал:
– ДНК волос совпал с ДНК некой Светланы Ивановны Паскевич. Сорок три года, гражданка Украины, осуждена на восемь лет колонии строгого режима. Отсидела шесть, была отпущена по «условно-досрочному» за примерное поведение, вышла на свободу семь лет назад. Сейчас пошлю тебе ее портрет по эм-эм-эс. Лови!
Телефон в руке Маши мелодично пиликнул. Она раскрыла новое сообщение, и на дисплее телефона появилась фотография молодой шатенки с симпатичным, но совершенно заурядным лицом.
На щеках у Маши проступил легкий румянец волнения. Она снова поднесла трубку к уху.
– Что эта Паскевич натворила? – спросила Маша.
– Убила любовника, – ответил Стас. – Отравила клофелином. Вину признала, в содеянном раскаялась, в милицию пришла сама.
Маша не сдержала вздоха разочарования.
– Так просто, – проговорила она.
– А ты ожидала увидеть маньячку-рецидивистку, поедающую детей?
Маша не ответила. Стас был прав, портрет, который она нарисовала в своем воображении, выглядел куда более зловеще, чем усталое женское лицо на экране.
– Ты сказал, что ей сорок три?
– Да.
– Восемнадцать лет назад ей было двадцать пять. Она вполне могла быть подружкой одного из четырех парней. Стас, срочно займись ее поисками, а я…
– Маш, уже! – перебил ее Данилов.
– Что уже?
– Уже нашли.
– И где она?
– В монастыре.
Маша сдвинула брови.
– Это шутка?
– Нет, – ответил Стас. – Она действительно в монастыре. Уже несколько лет. Там какая-то странная история… Слушай, Маш, тебе лучше подъехать сюда и самой все прочитать.
– Хорошо. Сейчас буду.
Маша отключила телефон и убрала его в сумочку.
– Ну? – выжидательно глядя на нее, спросил Глеб. – Какие новости?
– Помнишь прядь волос в кошельке, найденном на месте пепелища?
– Да.
– ДНК этих волос совпало с ДНК гражданки Украины по имени Светлана Паскевич. Она убила своего парня, отсидела за это шесть лет, а сейчас живет в монастыре. Это пока все.
– Гражданка Украины… Южнорусский тарантул… – Глеб поскреб ногтями горбинку на носу и задумчиво проговорил: – Странная вырисовывается картина. Тут не захочешь, а поверишь в ведьм.
– Ведьм не существует.
– Люди, жившие в Средневековье, с тобой бы не согласились.
– Средневековье давно закончилось, а с ним и вера в ведьм и колдунов.
– Ошибаешься, – сказал Глеб. – Ты, например, знаешь, что во время Первой мировой войны многие солдаты носили под гимнастерками рубашки-обереги с вышитыми на них лицами демонов?
– Нет, я про это не знала. – Маша не удержалась от мрачноватой улыбки. – И какая же ведьма засунула пауков в рот Ройзману?
– Ну, например, суккуб. Это демон в обличье прекрасной обнаженной женщины, приходит к мужчинам в эротических снах и развращает их. Есть еще Мара – она садится спящим мужчинам на грудь и душит их. Есть прекрасная и ненасытная Ламия. Совокупляясь с мужчиной, она одновременно пьет его кровь. – Глеб покосился на Машу и насмешливо прищурился. – Немного напоминает наши с тобой отношения, правда?
– Не говори ерунды. Все это доказывает, что мужчины испокон веков считали женщин опасными существами, раз напридумывали столько соблазнительных чудовищ.
Глеб вздохнул:
– И не говори. В Китае, например, есть женщины-оборотни, принимающие облик лисичек. Их называют хули-цзын…
Маша нахмурилась.
– Глеб, самое время остановиться, – с напускной строгостью сказала она.
– Прости, увлекся. Тема очень интересная.
– Еще бы, – фыркнула Маша. – Женщины всегда стояли у тебя на втором месте – после карт. Вот интересно, на каком месте у тебя была я?
– На шестом, – сказал Глеб. – Между газетой «Спорт-экспресс» и жареными свиными ребрышками.
– Я польщена.
Они посмотрели друг на друга и засмеялись.
– Как будто и не расставались, – сказала Маша.
– Да уж, – с улыбкой поддакнул Глеб. И осторожно добавил: – Может, и не стоило?
Улыбка испарилась с Машиных губ.
– Глеб, не начинай.
– Просто мысли вслух.
– Мы с тобой давно установили, что эти мысли глупые и никчемные. Не стоит снова выпускать их на волю.
– Да, ты права.
Маша помолчала. Посмотрела на замотанную бинтом голову Глеба и сочувственно спросила:
– Как ты себя чувствуешь?
– Как младенец, – ответил он. – Нежный череп, пульсирующий родничок.
– Мне нравится твоя самоирония. Пока она на месте – с тобой все в порядке. – Она подняла руку и глянула на циферблат наручных часов. – Мне пора уходить, Корсак. И, пожалуйста, проявляй поменьше активности. Ты все же болен.
– Я всегда болен, – сказал Глеб. – Жизнь – это болезнь с летальным исходом.
– Знаю. И все-таки побереги себя. Не ради меня, а ради Лешки. Кстати, вчера он произнес слово «папа».
– Да ну?
– Правда.
– Я его этому не учил.
– Знаю, что не учил. Он называет так телевизор. Приходи почаще, и однажды он поймет, что ты намного лучше телевизора.
Глеб улыбнулся и сказал:
– Я в этом не уверен.
– В том, что поймет?
– В том, что я лучше телевизора.
Маша засмеялась.
– Выздоравливай, Глеб!
Она поднялась со стула, быстро наклонилась и поцеловала его в щеку.
– Позвонишь мне потом? – спросил Глеб.
Она кивнула:
– Да. Буду держать тебя в курсе.
– Спасибо.
Маша вышла из палаты. Корсак закрыл глаза и задремал. Через двадцать минут он открыл глаза и стал подниматься с постели.
– Куда-то собрался? – услышал он насмешливый голос своего двойника.
– Не твое дело, – буркнул он, не оборачиваясь.
– Как знать. Я могу стать хорошим помощником!
– Убирайся к черту.
Двойник улыбнулся.
– Хамишь, – беззлобно констатировал он. – Но все равно приятно.