Он умудрился вклиниться в то мгновение тишины, когда жуткая баба как раз перестала взывать о помощи и перевела дух, набираясь сил для нового ора. И мы с ней обе поворачиваем головы к двери.
Сосед держит в руках мобильный телефон, при виде которого бабища испускает странный звук. Что-то подобное я слышала недавно…
Точно! Корзина! С аналогичным звуком очищается электронная «корзина» в компьютере! Только изданный ею звук гораздо громче и неприличнее.
С трудом соображаю, что вовсе это не то, что я подумала своим извращенным умом, а восклицание изумления.
– Ради бога! – бормочет дяденька. – Телефон лежал в кармане моей куртки, но я, видимо, перепутал и залез в вашу. Простите великодушно! Мне срочно надо было позвонить, я спешил, поэтому перепутал. Клянусь, это произошло нечаянно. Простите великодушно!
Соседка медленно поднимается, выхватывает у него из рук мобильник, подозрительно смотрит то на аппарат, то на трясущегося от неподдельного страха «бухгалтера». Не сказав ни слова, сует телефон в свою сумку, которая стоит рядом с ее подушкой, плюхается на полку и поворачивается к стене. Как ни в чем не бывало!
Я сижу, поджав голые ноги, и тупо смотрю в глаза «милого бухгалтера». До меня с трудом доходит, что взгляд его как-то подозрительно быстро утратил выражение растерянности. Елы-палы, как принято выражаться… Да ведь «милый мой бухгалтер» смотрит на меня с глубоким осуждением!
Нет, надо же, а?! Да ведь это я должна прожигать его укоряющим взором! Тоже мне, рассеянный с улицы Бассейной! Из-за его дурацкой рассеянности я чуть не погибла! А он даже не подумал извиниться передо мной! Ишь, какое праведное возмущение во взгляде!
А, ну да. Я ведь сижу перед ним практически раздетая. Ноги голые, маечка легонькая. Вот он и негодует. Так сказать, мне не к лицу и не по летам…
Виновато отвожу глаза, шмыгаю под простыню и укутываюсь с головой. Дяденька снова шарится около курток и снова выходит. В эту минуту я чуть поворачиваюсь и вижу в его руке телефон. То есть он еще не наговорился в прошлый раз. Видимо, просек, что тратит чужое время и чужие деньги, вот и вернулся за собственной мобилой.
Какое счастье, что вовремя вернулся!
Как только он задвигает за собой дверь, мое сердце начинает прыгать, как яйцо в кипятке. Между прочим, очень верное сравнение. Еще есть такая метафора – трястись как овечий хвост. В жизни этого не видела, но, наверное, со мной сейчас происходит что-то подобное. Я просто не могу оставаться наедине с безумной теткой. Дело не только в страхе, которого я только что натерпелась. В этом купе все настолько переполнено ненавистью, что, кажется, она давит на меня, как медленно надвигающийся пресс. Еще чуть-чуть – и расплющит.
Что вообще происходит, а?
Я не понимаю. Одно мне совершенно ясно: оставаться здесь я больше не могу. Ни единой минуты!
С безумной скоростью одеваюсь, хватаю с пола – сумку, со стола – свой билет, с крючка – куртку. Слышу, как начинает ворочаться на своей полке моя жуткая соседка, но не жду, пока она повернет свою многопудовую тушу. С силой бью по выключателю, оставляя ее в темноте, – и вылетаю вон из купе, шарахнув дверью как можно громче.
Вижу в маленьком закутке около туалета фигуру «милого бухгалтера». Он стоит пригнувшись, прижав к уху мобильник.
Нет, от этого благородного рыцаря я тоже хочу оказаться как можно дальше. Меня в нем все раздражает. Его вид, его голос, само его благородство.
Да что за чертобесие?! Вторые сутки подряд вокруг меня клубятся какие-то непонятки! Надоело! Я перейду в другой вагон. Желательно в плацкартный. Или в общий! Или вообще буду спать в собачьем ящике под вагоном. На крыше, где угодно! Только не в своем купе!
Бегу со всех ног мимо купе проводницы. Около титана стоят полная дама с высоким начесом – начальник поезда – и крохотный, как мальчик, старичок с совершенно белой, седой головой. Я проскакиваю мимо, пробегаю тамбур и утыкаюсь в какую-то запертую дверь. Дергаю ее раз и еще раз – и тут до меня доходит, что это дверь вагона-ресторана.
Ну да! Я в девятом бегу по ходу поезда, а ресторан всегда находится именно что между восьмым и девятым вагонами. Эту нехитрую истину я установила прошлой ночью на собственном горьком опыте. И теперь мне вновь приходится столкнуться с ней…
Ну это просто рок какой-то!
То есть в начало состава не пройти. Значит, надо вернуться в вагон. Там, правда, торчит этот «милый мой бухгалтер»… Ну ничего. Я немножко подожду. Наговорится же он когда-нибудь по своему несчастному мобильнику. Уйдет же! Тогда я и пробегу в другой вагон.
Стою в тамбуре, зябну (ох, курточка моя явно не по погоде!) и невольно вслушиваюсь в разговор, который проистекает между старичком, проводницей и начальником поезда.
Поначалу до меня долетают одни какие-то взаимные причитания, потом начинаю вникать в суть дела. Оказывается, дедуля (ветеран, инвалид и все такое) сел в Ильине. (Боже! Так мы уже и Ильино проехали?! Опять-таки – роковое для меня местечко!) Старику достался только билет на верхнюю полку. Он не сомневался, что кто-нибудь из попутчиков уступит ему свое место внизу. Обычное дело! Однако на сей раз ветерану не повезло. В его купе едут аж две беременные женщины. Требовать от них залезть на верхнюю полку и в голову никому не взбредет! Сейчас дедок просит проводницу пройтись по вагону и спросить, не согласится ли кто-нибудь с ним поменяться, а та вяло отнекивается: дескать, все пассажиры уже легли спать, жестоко их будет просить подняться. Да и вряд ли кто станет меняться. Начальник поезда запросила по рации проводниц других вагонов, но и там все нижние полки заняты.
Я с силой толкаю дверь и вбегаю из тамбура в коридор.
– С радостью с вами поменяюсь! – кричу я. – Пожалуйста! У меня тринадцатое место! Нижняя полка в четвертом купе! Можете идти туда хоть сейчас! А ваше место какое?
Дедок мгновение смотрит на меня бледно-голубыми, словно неживыми глазами. Такое впечатление, что он малость одурел от нежданно привалившего счастья.
– Тринадцатое место?! – бормочет он наконец. – Ах ты, беда какая! И число нынче тринадцатое!
Постепенно юмор ситуации начинает до меня доходить. Дедок-то суеверный, оказывается! Ну не смех ли, а?!
Проводница тоже хихикает, однако монументальная начальница поезда искренне возмущена: