Напротив, в последнее время ему все чаще приходилось прислушиваться к мнению своего руководителя службы безопасности. По его же совету отказался Авдеев принимать какое-либо участие в судьбе арестованного Синего. Убедил Гоги, что воровская честь не позволит «законнику» закладывать «мусорам» того, с чьей руки, по сути, кормился, западло это ему. И Авдеев поверил Чартхилаве: кому ж еще и знать уголовный мир!
И тем не менее поначалу банкира как-то не очень озаботило сообщение Георгия, что в последние дни вокруг успенской усадьбы крутятся подозрительные типы. Такое ощущение, что за домом Авдеева установлена «наружка». Чья – это вопрос. Бывшие «профи», работающие в «Вихре» и осуществляющие в том числе охрану и Авдеева, доложили о том, что в пределах их видимости стали появляться невзрачные автомобили, главным образом отечественного производства – «шестерки», «Москвичи», которые подолгу стояли у обочин, словно из них велось наблюдение. Приезжали, уезжали, меняли друг друга, агрессии не проявляли, но основательно действовали на нервы. И пассажиры из них не показывались. Странно это все, тем более если сопоставить их явное слежение за усадьбой с посещением следователями главного офиса охранной фирмы. Но там-то причина была ясной, они искали Кирюхина, который, судя по всему, успел сделать ноги. Нервы шефу потрепали, потаскали с собой его и кадровика, а потом отпустили, пригрозив подпиской о невыезде и вообще прикрыть фирму. До этого, слава богу, не дошло, а то ведь и в самом деле, если начнут копать…
Знал Георгий, что прокуратура уже покатила бочку на его хозяина, но пока безрезультатно – остались еще в президентской администрации достойные люди, которые не отдают своих. Но тут надо понимать правильно: инициативу снизу не всегда возможно задушить в самом зародыше. Найдется такой сукин сын, который сперва устроит громкий шмон, а уже потом доложит о нем своему начальству. Нет, при советской власти все-таки было все проще. Да и спокойнее. Сказано – не трогать, и только попробуй – век жалеть себя будешь. Если сумеешь столько прожить…
Взять бы этих «наблюдателей», да вот незадача: сматываются быстро. Как видят выезжающую из ворот машину, их будто ветром сдувает. Определенно – «топтуны». И Гоги решил доложить об этом Олегу.
Авдеев забеспокоился, хотя и старался не показать виду. Слежка – это неприятно.
– Когда это началось? – спросил он.
Чартхилава назвал число, когда охрана впервые заметила чужаков. Авдеев внимательно посмотрел на Гоги:
– А что здесь у нас было в тот день, не вспомнишь?
– Ничего такого не было, – пожал плечами начальник службы безопасности. – Гостей не принимали. У Иосифа были раньше. Не помню, батоно, – уважительно назвал он хозяина.
– Жаль, что не помнишь, Гоги, дорогой. Мы с тобой Семихатько сюда вызывали. Не так?
– Ты полагаешь? – нахмурился Чартхилава. – Давай я его сейчас возьму, если у тебя в отношении его есть сомнения.
– А у тебя нет сомнений?
– В данном случае, батоно, это не имеет значения. Достаточно, что они имеются у тебя. Тогда я пошел.
– Сам поговори. Пусть все скажет. Ты меня понял, Гоги?
– Еще как понял, батоно! – ухмыльнулся тот, и улыбка его была страшноватенькой…
Ее и смог оценить в полной мере Лев Георгиевич Семихатько, когда в его кабинет вошел громила-охранник из команды Чартхилавы и кивком пригласил следовать за собой. У юрисконсульта в буквальном смысле душа ушла в пятки.
– Мне одеться? – только и спросил он.
Охранник снова кивнул и пошел по длинному коридору к лифту.
Спускаясь к машине, ожидавшей у подъезда, Семихатько судорожно соображал, чем может быть вызван этот визит. И Авдеев не позвонил, как это было днями. И этот – как бессловесная статуя. В джипе его посадили на заднее сиденье, где уже сидел еще один амбал-охранник. Вот так, молча, и понеслись через центр, а потом – на Кутузовский, на Рублевку…
Вид молчаливых спутников действовал на Льва Георгиевича угнетающе. Даже будучи абсолютно уверенным, что его контакты и с покойным теперь Шацким, и тем паче с Турецким есть его личная тайна, Семихатько все же нервничал: а вдруг? И чем ближе машина подъезжала к Успенскому, тем круче била его противная дрожь, вызывая презрительные ухмылки у амбалов Гоги. Семихатько не знал, что его ждет, а им-то было прекрасно известно, зачем приказано привезти трусоватого юрисконсульта. Пугануть, чтоб обделался от страха. А если нет ничего за ним, так никто его убивать и не собирается. Как говорится, пойди подмойся, прими стакан за собственное здоровье, а другой за твоего шефа и благодетеля. Это – нейтральный вариант. Ну а если чего вскроется, тут иной разговор будет. Только лучше, чтоб его не было. Вот и ухмылялись охранники, предчувствуя небольшую потеху.
Джип вкатился во двор и сразу зарулил на задний двор, к служебному входу, черному – другими словами. Там лестница вела в подвал, где были оборудованы складские помещения, холодильные установки, оружейная, тир, сауна и прочие необходимые для автономного проживания службы. Включая, естественно, отличный винный погреб.
В одну из пустующих пока камер холодильника, по соседству с винными стеллажами, чтоб далеко не бегать, и принесли стол с лампой и стул для Гоги. А для Левы приготовили маленький сюрприз: на крюки для мороженых туш накинули веревки с петлями – вот в них и должен будет немного поболтаться главный юрисконсульт банка. Распятый на стенке. Лучший способ развязать язык. Особенно когда рядом с тобой болтается освежеванная баранья туша, а ты, глядя на нее, легко представляешь себе собственную перспективу.
От пары профессионально исполненных тычков пониже поясницы Лев Георгиевич кубарем скатился по лестнице в подвал, прямо под яркий, слепящий свет направленной в лицо лампы.
Брошенного вскользь взгляда ему хватило для того, чтобы вмиг почувствовать себя ничтожнейшей из козявок, которую и давить-то специально никто не станет, просто наступят сапогом, так, по ходу дела. А что там у тебя – есть ли душа или что другое, никому ровным счетом не интересно.
Он еще и опомниться не успел, как его запястья были охвачены тугими петлями, растянуты в стороны, и тут же пол ушел из-под ног.
Охранники грубо, издевательски захохотали: все случилось так, как и было ими предусмотрено, – обгадился, мозгляк. Теперь из него можно веревки вить.
Насмешливо зажимая двумя пальцами нос, к висящему и скулящему от боли и жуткого стыда Семихатько подошел Чартхилава, сокрушенно покачал головой и сказал:
– Ну рассказывай.
– Что-о-о?… – едва смог выдавить из себя юрисконсульт, с ужасом понимая, что уже готов не только самого себя, но и свою родню, и жену, и детей – всех отдать, продать, загубить, лишь бы прекратились эти невероятные муки.
– Все рассказывай, понимаешь. Раз есть о чем, все говори. А я тебя буду слушать и немножко коптить твои яйца. Мурик, принеси сюда паяльную лампу и вентилятор включи. Пусть немного шумно, зато вони меньше.