Разминулся с операми, нужно хоть уборщиц из «Ирбиса» передопросить, решил Турецкий.
Разыскать с ходу удалось только бригадиршу, остальные уборщицы, по словам соседей, вместе отправились то ли на базар, то ли еще куда-то.
С бригадиршей разговора не получилось, Турецкий даже представиться не успел.
– Двадцать тысяч приноси, тогда поговорим! – перебила его бабулька и повернулась к Турецкому спиной.
– Зачем вам двадцать тысяч? – спросил Турецкий, заходя к ней с лица. – Вам мало платят в «Ирбисе»?
– Не твое дело, душегуб! – Она опять отвернулась. – Двадцать тысяч – мне на похороны. И все равно слова тебе не скажу, хоть сажай меня, хоть режь! И никто не скажет, не сумлевайся!
Он все же усомнился и решил дождаться остальных. Можно было, конечно, не теряя времени, заняться Тихоновым, Свешниковым и Ильичевым, но их Турецкий отложил на вечер. Вечером Меркулов отправится заседать в свою комиссию и никто не будет его дергать.
Бабульки уборщицы вскоре вернулись, но, допрошенные по отдельности, повторили одно и то же: «Пошел ты…»
К себе Турецкий приехал в начале второго. Ильина и Позняка по-прежнему не было. Позвонила секретарша Меркулова:
– Александр Борисович, Константин Дмитриевич у генерального на совещании, просил вас никуда не уезжать и дождаться его звонка, примерно с двух до трех. А сейчас включайте телевизор. Будет интервью президента по поводу решения Совета Федерации.
– Не утвердили отставку?
– Не утвердили. Но указ о временном отстранении от должности остается в силе.
– Хорошо, спасибо, сейчас буду смотреть. – Он повесил трубку и добавил вслух: – Просто поражаюсь Косте! Как он может часами все это спокойно слушать?!
Большой телевизионный день, усмехнулся Турецкий уже про себя и включил ящик. Появилась заставка: "Эксклюзивное интервью Президента России телекомпании «CNN». У телевизионщиков, видать, что-то не заладилось. Начало интервью не показали, картинка возникла неожиданно, а спустя несколько секунд посреди фразы президента появился звук.
«…антигосуда-а-арственную позицию. Только так я это расцениваю».
Корреспондент:
«По нашим сведениям на закрытом заседании Совета Федерации Владимир Замятин обнародовал сведения о крупной взятке, переданной владельцем одной из швейцарских строительных компаний управляющему делами президента, а также о ваших личных счетах и счетах вашей дочери в швейцарских банках. Как вы можете прокомментировать эти заявления Замятина?»
Президент:
«У вас, я вижу, хорошо информированные источники. Надо будет как-нибудь с ними разобраться…»
Принял сто граммов для храбрости, решил Турецкий по тому, как президент улыбнулся и по тону, с которым он произнес последнюю реплику. А может, и двести.
«…Это тщательно спланированная провокация! Замятин вступил в преступный сговор с Генеральной прокуратурой!»
Возникла пауза. Турецкого начал разбирать смех, ясно, что президент имел в виду не Генпрокуратуру, а Совет Федерации. Интересно, как он теперь будет выпутываться?
Корреспондент:
«Что именно вы имеете в виду, господин президент?»
Пауза.
«Генеральную прокуратуру Швейцарии! Это международный преступный сговор, понимаешь!»
Турецкий чуть не съехал со стула. Корреспондент задал очередной вопрос, но Турецкий его не расслышал: звук был выведен на минимум с утра, и телефонный звонок его заглушил.
– Вырвался на две минуты, – произнес Меркулов фразу, ставшую за последние дни сакраментальной. – Выдаю очередную государственную тайну: Замятин на закрытом заседании Совета Федерации…
– Сообщил о швейцарских счетах президента и членов его семьи, а также взятках в управлении делами президента, – продолжил Турецкий.
– Откуда знаешь? – поинтересовался слегка ошарашенный Меркулов. – Или, пока мы заседали, кто-то уже успел раструбить на всю страну?
– На весь мир, – поправил Турецкий, – но это фигня! Президент минуту назад в интервью CNN в прямом эфире оговорился и назвал Совет Федерации Генеральной прокуратурой.
– Ну и что? С кем не бывает.
– Но и это фигня! Вместо того чтобы поправиться, он сделал вид, что так и надо, и получилось, что Замятин «вступил в преступный, понимаешь, сговор» со швейцарской Генеральной прокуратурой.
Меркулов длинно и витиевато выругался.
– Повтори, пожалуйста, – попросил Турецкий, – хочу запомнить.
Но Меркулов на этот раз выругался коротко и бросил трубку.
Кто– то со страшной силой забарабанил в дверь.
– Тише там! – крикнул Турецкий. – Иду!
Но за дверью его не услышали и продолжали колотить.
– Дырку в голове пробьешь. – Турецкий впустил в кабинет Позняка.
Голова и вправду шумела от бессонной ночи и пол-литровой чашки кофе, которую он проглотил под интервью президента. Махнуть бы еще коньячку со старым другом, ностальгически подумал Турецкий. Нужно со Славкой как-нибудь помириться. А то и выпить не с кем, и с Лидочкиными уродами приходится самому разбираться. Придется Ильина или Позняка подключать. Пожалуй, лучше Ильина – он покладистее. Задумавшись, Турецкий пропустил какую-то фразу, сказанную Позняком.
– Что ты говоришь?
– Вы же сами просили стучать долго и настойчиво.
– А-а. Есть результаты по Косых? Теперь это наше дело. Меркулов распорядился.
– Очень хорошо. Соседка с первого этажа показала, что вчера примерно в десять вечера к ней постучалась незнакомая женщина, якобы из совета ветеранов. Сказала, что составляет списки на материальную помощь ко Дню Победы. Интересовалась, есть ли в подъезде ветераны войны и военные пенсионеры.
– Ну и?
– Соседка ей ответила, что ветеранов нет, а военный пенсионер есть один – Косых.
– Что эта соседка собой представляет?
– Пожилая женщина, лет пятидесяти пяти, школьная учительница, – пожал плечами Позняк, – а что вас смущает?
– И она пускает в квартиру незнакомого человека в десять часов вечера, после того как днем прямо через дорогу омоновцы накрыли базу преступной группировки и это показали в новостях на всю страну?
– А, вот что вы имеете в виду. У нее муж был дома и двое взрослых сыновей.
– Ладно. Она рассмотрела ту женщину, словесный портрет можно будет оставить?
– Попытаемся. Я ее привез, будете допрашивать или сразу отправить в Экспертно-криминалистическое управление гормилиции?
– Отправляй, – ответил Турецкий, – чем раньше будет готов портрет, тем лучше. Что она еще рассказала?
– Ничего.
– А ее муж и сыновья эту женщину видели?