– А если бы сделал, что бы вы ответили? – хитро прищурившись, справился следователь.
– Какое это имеет значение?
– Может, и никакого. – Он встал со стола и вернулся на свое обычное место: – Но мне интересно.
– Отказала бы.
– Из-за Оласаева?
– Из-за Оласаева.
– А Замятин?
– Что «Замятин»?
– Замятин никаких чувств к вам не испытывал?
Неужели этот кретин исповедовался на допросе? Интересно, что он мог сказать. «Бармин с Оласаевым сохли по Инаре, а она без меня жить не могла, хотя на всякие там ухаживания у меня из-за огромной общественной нагрузки времени совершенно не остается». Так, что ли?
– Я не понимаю, а это какое отношение имеет к смерти Бармина и к следствию? – устало произнесла Инара.
– Может, и никакого, – как бы согласился следователь, – а может, и самое непосредственное. Позвольте уж мне решать. Итак, я спросил о Замятине.
Инара терпеливо объяснила:
– Замятин также мой одноклассник. Возможно, в школе они все по очереди за мной ухаживали, но это были чисто детские увлечения, которые давно прошли. На момент гибели Сергея ничего, кроме обычных приятельских отношений, меня ни с Замятиным, ни с Барминым не связывало.
– Понимаете, Инара, – он в очередной раз сменил тон, теперь уже на задушевно-отеческий, – это преступление во многом отличается от других. Вот, скажем, пьяный водитель сбил пешехода, рецидивист ограбил склад и убил сторожа, хулиганы напились и избили прохожего – все это насильственные преступления. Но расследуемое нами, в отличие от них, требует скрупулезного учета психологии участников. Любовный треугольник – это одно, четырехугольник – совсем другое, просто пара влюбленных без всяких желающих ее разбить – это совсем уже третье. Вот, например, Бармин, который, по его словам, вас любил и даже собирался на вас жениться, а по вашим словам, не давал никакого повода даже заподозрить его в каких-то чувствах. Я, девочка, много видел и влюбленных, и ревнивцев. – Он тяжко вздохнул и окончательно перешел на «ты». – Не верю я, что ты ничего не знала. Женщины всегда такое чувствуют. А если знала, чувствовала, почему не остановила его в самом начале? Раз он любил тебя, значит, послушался бы. И может, все были бы живы. Ты говоришь, испугалась. Предположим, но почему побежала в лес за какими-то незнакомыми людьми? Вас, в конце концов, было трое, даже самого невменяемого могли бы скрутить, связать и сдать в милицию. Могли же?
– Не знаю. Сергей сам был милиционером.
– Вот, правильно! – почему-то обрадовался следователь. – И хорошим, между прочим, оперативником, и начальство, и товарищи по службе отзываются о нем только положительно. Утверждают, что не мог он ударить девушку, даже незнакомую, даже при задержании, когда бывали поводы. И говорят, что не смог бы застрелить кого-нибудь, тем более друга, даже мысли такой не допускают!
– Но он же был пьян, – резонно возразила Инара.
– Да, – опять как бы согласился следователь. – Выпил, по утверждению Замятина, бутылку портвейна и два стакана водки. Так вот, судебно-медицинской экспертизой установлено, что водку он не пил, а вина выпил совсем немного, явно недостаточно, чтобы потерять над собой контроль.
– В чем вы пытаетесь меня убедить?
– Ни в чем. – Он засунул папку в стол, давая понять, что его дальнейшая речь не для протокола. – Я призываю тебя еще раз подумать над своими показаниями. Не нужно слепо выгораживать Оласаева только потому, что у вас были какие-то отношения. Я тебе вот что скажу. Следствием версия о самообороне не подтверждается, не выдерживает эта версия критики. А дальше думай сама.
– О чем?
– О себе, об Оласаеве, о покойном Бармине. Обвинять тебя в лжесвидетельстве я не намерен. Замятин уперся и твердит, что тебя там не было, других свидетелей у нас нет. Но ты все же подумай, может, ты все-таки что-то видела. И это совсем не обязательно навредит Оласаеву, может, наоборот, поможет.
– Я видела только то, о чем вам уже рассказала.
– Хорошо, – сдался следователь. – Завтра похороны, пойдешь, наверное. Но если что-то надумаешь, приходи. Если нет, дело мы скоро передадим в суд.
Следователю она не поверила, решила, просто пугает. Нарвался на жареный факт: как же, любовный треугольник. Только как это меняет картину преступления? А никак. Они все предусмотрели и все учли. Не могла просто так рухнуть версия о самообороне. Если только Замятин не испугался и не наплел чего-то невообразимого. Но пугаться ему, кажется, было нечего.
И все– таки она пошла к нему домой, пила кагор, слушала истории про улиток и раковины и уверения в том, что ничего фатального не происходит.
А на похоронах стало ясно, что все-таки происходит.
Шел дождь, но милиции было больше чем грязи. И когда седовласый милицейский полковник влез на холмик и, гневно потрясая фуражкой, произнес пламенную речь, Инара поняла: будет просто удивительно, если Мураду не дадут высшую меру.
– Сергей служил в органах внутренних дел всего год, но за этот год он проявил себя как смелый, решительный, стойкий и вместе с тем скромный боец. Его уважало командование, его любили товарищи, – плевался слюной оратор. – Его жизнь безвременно оборвал предательский удар в спину. Каждый из нас, выходя на боевое дежурство, не знает, вернется ли домой, потому что не перевелись еще в нашей прекрасной стране бандиты и отщепенцы. Но принять предательскую смерть от человека, который звался тебе другом, обидно, товарищи. Обидно и больно! Спи спокойно, дорогой товарищ. Суровая кара постигнет твоего убийцу. Он не уйдет от возмездия. В наших сердцах и в нашей памяти ты останешься навсегда.
Кто– кто, а этот седой полковник доподлинно знаком с результатами расследования, и если бы речь шла о пьяном дебоше, инициатором которого был Бармин, он бы говорил иначе. Они бы вообще сюда не пришли.
А вот Замятин и на самом деле не пришел. Хотя прекрасный повод толкнуть речугу, покрасоваться перед толпой.
Значит, все правда. Значит, следователь вытащил из Замятина все что хотел. Сергея таки сделают мучеником и безвинно пострадавшим. Теперь будет показательный процесс, Мурада объявят чудовищем и дадут максимальный срок.
Мать Сергея не плакала, смотрела то на сына, то на Инару, и Инаре от этих взглядов было не по себе. Конечно, Сергей рассказывал матери о своих планах, наверняка говорил и о ней. Не мог не говорить. Наверное, его мать теперь ее ненавидит. И, наверное, она права. А может, и нет. Инара не могла разобраться в своих чувствах. Она сама порой себя ненавидела.
Стоять там больше не было сил, и Инара ушла до окончания гражданской панихиды. Пойти и рассказать следователю все, как было на самом деле? Изменит ли это что-нибудь? Мурад уже стал козлом отпущения, и ему уже не помочь. Сдать Замятина? И что? Козлов отпущения станет двое.
В прокуратуру она не пошла.