Она пожала плечами и за минуту написала семь фамилий. Они все были Турецкому известны, правда, не все в равной степени.
Дожидаясь, пока привезут фотоаппарат Абашидзе, Турецкий вышел на улицу размять ноги, хотя чувствовал себя, надо признаться, все хуже, усталость накапливалась. Едва вышел, сразу же наткнулся на Вознесенскую. Ирина Борисовна изящно зажала незажженную сигарету между пальцев и энергично мерила пространство между двумя корпусами.
Турецкий устремился к ней с зажигалкой.
– Вообще-то здесь не курят, – поделилась Вознесенская. – Даже на улице. На расстоянии пятидесяти метров от корпуса – запрещено.
– Как мне надоели ваши правила, – вздохнул Турецкий и все же закурил.
Вознесенская подумала и сделала то же самое. Турецкий в очередной раз глянул на нее в профиль. Ведь так и жизнь пройдет, подумал он, а ты все на работе да на работе. К черту.
– Ирина Борисовна, поскольку мы уже нарушили правила, то я назову вас по имени, Ирина, не возражаете? Так вот, Ирочка…
– Однако, – только и сказала Вознесенская, слегка ошалев от такой стремительной трансформации своего имени.
– Приходилось ли вам бывать в «Семи пятницах»?
– А что это? – машинально спросила она.
– Чудное местечко! На Воронцовской. Куриные котлетки там подают с клубникой и ананасами. А расстегаи – с речной рыбой… Но самое замечательное, самое замечательное, Ирочка, это кровать…
– Какая кровать? – удивилась Вознесенская.
– С горой подушек и шелковым одеялом. Представляете?!
Вознесенская с удовольствием засмеялась.
А Турецкому вдруг пришло в голову, что единственный человек, кем следствие еще плотно не занималось (а сотрудники лаборатории были проверены еще фээсбэшниками вдоль и поперек на предмет того, что делали и где были с пятницы по воскресенье, то есть в период предполагаемого исчезновения Баткина), – это секретарша Баткина Мордвинова. То есть и ее график был, разумеется, отслежен, но у Мордвиновой мог быть и более неформальный контакт с Баткиным, разве нет?
– Ирочка, скажите, а как давно нынешняя секретарша работает у Баткина?
– У-уу! С палеонтологического периода. Я еще, наверно, в ясли ходила. Говорят, когда-то, лет двадцать назад, у Баткина с Мордвиновой был роман, служебный, так сказать. По крайней мере, так гласит легенда. Но если даже что и было, то с тех пор столько воды утекло, что все, конечно, давно прошло, кроме того, что Алевтина Михайловна по-прежнему оставалась безукоризненной секретаршей и пыталась также быть чем-то вроде ангела-хранителя.
– Пыталась?
– Ну, он не слишком-то ей это позволял. Видите ли, Николай Львович только внешне человек мягкий. Кроме того, он был фантастическим упрямцем… То есть он и есть – фантастический упрямец, – поправилась Вознесенская, быстро глянув на Турецкого. – Но она, Алевтина наша ненаглядная, тем не менее всячески старалась его опекать в каких-то бытовых мелочах, он был жутко рассеянным. Но это все, я думаю, только на работе.
Турецкому вспомнился роман Стивена Кинга, в котором поклонница писателя популярных романов похищает своего кумира и заставляет продолжать полюбившуюся серию. А когда писатель пытается бежать – перебивает ему ноги…
Турецкий даже зажмурился от такого кошмара: прикованный цепью Баткин в подвале Алевтины Михайловны ставит опыты на местных крысах. Брр-р… Это не годилось. Тем более если уж Баткин, что называется, западал на откровенно молоденьких, то уж, конечно, о секретарше своей, в плотском смысле, и думать забыл, и именно потому, что некогда у них была связь. Да и у нее в отношении шефа инстинкт, скорее, материнский.
…Через полтора часа Турецкому наконец привезли фотоаппарат Абашидзе. Его вдова сказала, что других у мужа не было. На легком, едва ли больше килограмма, аппарате было написано: «Minolta RD-175».
Турецкий открыл крышку: так и есть, никаких катушек, камера цифровая. Снимки записываются на специальную карту. Потом можно подсоединиться к компьютеру и сразу смотреть их на экране. Красота.
Турецкий, вызывая по очереди всех четверых сотрудников лаборатории, предъявлял им «минольту», сопровождая демонстрацию вопросом: узнают ли они сей прибор, если да, то где и когда его видели?
Сторчак, Вознесенская и Борисов с разной долей уверенности сказали, что этим аппаратом Абашидзе пользовался на дне рождения Вознесенской.
Сторчак вспомнил, как Абашидзе говорил, что теперь за один раз может сделать сто четырнадцать кадров, ничего не перезаряжая. Естественно, на традиционной камере столько не нащелкаешь.
Борисов сказал, что у «минольты» на тыльной стороне корпуса есть царапина, Борисов запомнил это, когда Абашидзе попросил его сменить: пришлось сделать несколько кадров.
Турецкий проверил: царапина была. Странно, на новом фотоаппарате? Снова позвонили Абашидзе домой. Выяснилось, что благодаря этой царапине Абашидзе купил фотоаппарат на пятьдесят долларов дешевле.
Что касается Будникова, то он помнил, что какой-то фотоаппарат был, но в развернувшейся тогда дискуссии относительно сравнительных достоинств разных типов фототехники участия не принимал. И потому вспомнить, чем именно их фотографировал Абашидзе, не смог.
Итак, того, кто решил использовать катушку фотопленки под контейнер для ампулы с вирусом, ввел в заблуждение внешний облик фотокамеры Абашидзе. Он был вполне традиционным Не зная заранее, догадаться, что «минольта» – цифровой фотоаппарат, что у него внутри нет катушки с пленкой, было нереально. Но тот, кто это сделал, опоздал на день рождения Вознесенской, он не слышал разговора, развернувшегося, как только Абашидзе достал фотоаппарат из сумки. А значит, не знал, что аппарат цифровой. Да, Абашидзе тут ни при чем, его просто подставили. А когда он что-то заподозрил или обнаружил, его убили. Вероятно, как-то заманив для разговора на Анненскую улицу. Абашидзе тут ни при чем, если бы он был звеном цепи, злоумышленник не подстраховывался бы катушкой «фуджи».
Турецкий вспомнил слова Будникова: «Даже когда туда (в лабораторию) для инспекции приезжают представители Всемирной организации здравоохранения, предварительное согласование проходит на правительственном уровне».
Санитарного врача Линникова это не касалось. Он ведь как пожарный инспектор или почтальон. Он есть, и его нет одновременно. Да еще такой санитарный врач, который тут много лет работал и все его отлично знают, он же просто свой человек. Свой среди своих. И – чужой среди своих.
Турецкий задумался. Что делать? Кому звонить? Меркулову? А вдруг Костя начнет осторожничать, просить представить все соображения… А время-то дорого, каждый час на счету, кто знает, что они еще задумали? Они… Кто эти они?! Грязнову позвонить? Славка церемониться не станет. Сразу вышлет свою армию. И тут несколько даже неожиданно для самого себя Турецкий набрал номер Иванчука. Иванчук выслушал сбивчивые тезисы Турецкого совершенно спокойно и в конце сказал только одно: