На расхристанной, со сбившимися окровавленными простынями кровати лежало нечто. То есть спутанные космы волос, полуоткрытая грудь, полная, округлая рука, безвольно свисавшая вниз, указывали на то, что это женщина. Но это была и не женщина вовсе, а истерзанное тело женщины – все в ссадинах, багровых полосах. Заплывшее, в кровоподтеках лицо.
– Да тут дохляк! – вскричал Муха, шарахаясь к двери.
Саша плавала в бреду. Вернее, это был не бред, а какое-то сумеречное состояние, промежуточное между сном и явью. Сознание почти оставляло ее, давало возможность провалиться на какие-то секунды в сон. Оказывается, и под пытками можно спать, думала она, пробуждаясь от криков чудовища. Оказывается, в минуты передышки между мучениями, которым он ее подвергал, в эти минуты можно видеть сны! Сны были красочными и красивыми, из прошлой, счастливой, безмятежной жизни.
Чем счастливее были эти видения, тем ужасней было пробуждение. Вот и сейчас она очнулась от звуков возни в замочной скважине и тихо застонала от безысходности.
Она уже поняла, что он ее убьет. Он едва не придушил ее сегодня, а вчера избил, истерзал ее так, что она потеряла сознание. Он уже не владеет собой или почти не владеет. И с каждым днем безумие его нарастает, поглощает его, не оставляя ей никакой надежды…
Дверь в квартиру бесшумно отворилась, на пороге возникли два существа. В первую секунду Саша решила было, что у нее галлюцинации, но тут один из призраков что-то пропищал тоненьким голоском и ринулся было назад.
– Стойте! – вдруг пронзительно закричала Александра.
Она сама не ожидала, что еще способна так кричать. Но эти двое были ее единственным шансом.
– Стойте! Я вас умоляю, не уходите! Помогите мне!!
Второй мужчина, повыше и постарше, ухватил приятеля за рукав.
– Стой, Муха, очко драное! – рявкнул он, глядя при этом совершенно ошалевшими глазами то на Сашу, то на валявшийся в углу кровати здоровенный, резиновый мужской половой орган в следах крови. – Вы чего тут? Кто это вас так?
– Я… Меня похитили. Я в руках маньяка, – торопясь, молясь всем богам, чтобы странные личности не ушли, не оставили ее здесь одну, проговорила Саша.
– А ну-ка, Муха, встань к окошку на стреме.
Муха прошел к окну, встал боком, обозревая пустырь и косясь на полоумную бабу. Жало все задавал свои вопросики, тогда как, по мнению Мухи, валить отсюда следовало с космической скоростью.
– Маньяк, говоришь? А чего же ты живая?
– Да я уже почти труп, разве вы не видите? – отчаянно вскричала она. – Он издевается надо мной, мучает меня. Он хочет меня убить! Просто не натешился еще!
– Да кто он такой?
– Ах, долго рассказывать! Это мой… Я с ним встречалась раньше.
– Трахалась, что ли?
– Ну да. Раньше. Потом у меня другой мужчина появился. А этот садист меня приревновал, сюда привез и приковал, видите? – Она подняла руку в наручнике. Громыхнул металлический шнур.
– Не слабо! – оценил Жало. – Только стремно уж больно. А может, ты врешь? Может, ты ему денег должна?
Саша от отчаяния заплакала.
– Да нет же, нет! – сквозь слезы проговорила она.
– Он кто? Работает?
– Он протезист.
– Чего?
– Зубной врач. Послушайте, я понимаю, что все это звучит совершенно неправдоподобно. Но умоляю вас, поверьте мне! Не сама же я себя на цепь посадила! А мой жених… Он очень состоятельный, если вы мне поможете выпутаться, он вас отблагодарит!
– Жало, надо ноги делать! Хмырь идет! – пискнул Муха.
– Ты вот что… Ты его как-нибудь выкури из дома. Он на чем тебя привез-то?
– На «девятке». Она где-то здесь должна стоять, неподалеку. Вишневого цвета.
– Придумай что-нибудь, чтобы он отъехал на пару часов.
– Жало, ноги делать надо! – прошипел Муха. – Он на подходе уже!
– Короче, если уйдет он из дому, мы увидим. Тогда вернемся.
– Я вас умоляю, только вернитесь! Господи, да просто позвоните в милицию, сообщите обо мне, и все!
– Ладно, не дергайся. Все путем будет!
Мужчины исчезли. Дверь тихо захлопнулась. Саша уронила голову, закрыла глаза, слыша, как бешено колотится сердце, чувствуя, как пылает лицо.
…Когда Глеб вошел в комнату, Саша стонала. Он подошел, поставил на пол сумку.
– Глеб, мне плохо… Сердце, – еле слышно прошептала она, глядя на него, улыбаясь жалкой, вымученной улыбкой.
Глеб коснулся ее запястья. Пульс зашкаливало. Рука была холодной, с потной, влажной ладонью. Он тронул лоб. Лоб пылал. На лице сквозь кровоподтеки проступали алые пятна – явный признак выброса в кровь адреналина. Еще раз взглянул в глаза.
Взгляд ее был каким-то плавающим, не фиксированным.
Он опять прижал ладонь к ее лбу, уже не понимая, что пылает: ее лицо или собственные ладони. Его охватил страх потерять ее, пока он сам не решил ее участь. Это было несправедливо – обрывать игру в самом интересном месте, когда он только еще вошел во вкус, только начал привыкать к своему положению кукловода. Игра в разгаре, а кукла, того и гляди, сломается! И вообще, он не предусмотрел, что она может не вынести боли, что ее сердце или ее рассудок могут отказать. И ни одной таблетки под рукой!
– Подожди, Шурочка, я сейчас, я в аптеку, ты потерпи, девочка! – пробормотал он.
…Жало и Муха покинули квартиру как раз в тот момент, когда внизу хлопнула дверь парадного. Они на цыпочках прокрались вверх и замерли у чердачного люка, прислушиваясь, как вернувшийся брюнет бренчит ключом, что-то бормоча вполголоса.
Наконец дверь в квартиру захлопнулась.
– Ни хрена себе сходили за хлебушком, – шепотом высказался Муха. – Надо валить и забыть про эту хату. Брешет она все. Какой жених? Ты ее рожу видел? Кому такая харя нужна? Брешет она все, – повторил он.
– Может, брешет, да не все. Этому козлу, что ее пасет, видать, нужна, раз он ее на цепь посадил. Видел, какой член здоровенный на кровати валяется? Весь в крови. Да что же это он ее так изуродовал? Ладно, это нам в плюс. Можно с него бабки поиметь. И не слабые. Ему статья светит, по которой лучше на зону не ходить, сам знаешь. Слышь, Муха, бабки можно на этой козе поиметь! У нас ширево осталось?
– Есть самая малость «белого».
– Короче, нужно будет ее к нам перекантовать. Когда он из хаты вылезет. Ладно, давай ноги делать.
Но «сделать ноги» они не успели. Дверь снова распахнулась и чернявый мужчина почти скатился вниз по ступеням.
Грязнов отчалил, а Турецкий направился в кабинет Меркулова.
Клавдия Сергеевна в блузке с декольте на грани фола, то есть открывавшей как минимум пару верхних ребер, прикинул Турецкий, – а это по меркам строгого заведения, коим является Генпрокуратура, и есть предел допустимого, – так вот, Клавдия при его появлении оторвалась от компьютера и кинула на Сашу взгляд, полный девичьих грез.