Он пронзительным взглядом уставился на майора, и тот смешался, будто начальник уличил его во вранье, захмыкал, закашлялся, словно бы прочищая горло, и отве­тил наконец, что в принципе возражений-то у него нет, если у нее, у Людмилы, в свою очередь тоже неотложных дел не имеется. Но подполковник со снисходительным пониманием похлопал подчиненного по плечу и сказал:

— Так, а если б и были, ты ж ведь, я полагаю, не ста­нешь возражать, если она их ненадолго отложит, а? Вот и ладушки, договорились. Значит, я сейчас звоню и став­лю в известность ОМОН о времени начала зачистки, а затем удаляюсь в твой уютный кабинетик. Устал за пос­ледние дни что-то... А ты сам подскажи ей, чтоб подо­шла потом, я ж не могу распоряжаться твоими сотруд­ницами, верно, Егорыч? — Он со снисходительной фа­мильярностью толкнул того в плечо и засмеялся, весьма довольный своей находчивостью.

А вновь разыгравшееся воображение уже рисовало перед его мысленным взором новые сладострастные сценки в исполнении пышнотелой Людмилы, прекрас­но, между прочим, владеющей своим замечательным ис­кусством.

5

ОМОН привык действовать быстро и решительно, не идя ни на какие компромиссы. Была бы поставлена чет­кая конечная цель и отдана соответствующая команда.

Исполнитель, вбивали им в головы, не должен нести никакой ответственности за приказы своего руковод­ства — оно само берет на себя всю глубину такой ответ­ственности, оно и определяет степень силовых действий. Естественно, что избивать стариков либо малолетних детей никто из омоновцев не решится, какие бы при этом ни отдавались указания. Так принято считать, хотя прак­тика, особенно при проведении военных операций, дав­но уже указывает на обратное. Но это когда война. А в мирном городе, где просто в очередной раз разыгралась преступность и где необходимо поставить ей немедлен­ный заслон, здесь никто и ни в кого стрелять, конечно, не собирался. Ну а силовые мероприятия... Что ж, на то они так и называются, чтобы кое-кто почувствовал всю их тяжесть и неотвратимость на своих плечах и в сотый раз подумал, прежде чем вызывать огонь на себя.

Цель была указана. Это дискотека, где в воющем уга­ре собираются подонки общества — бандиты и прости­тутки, которых надо взять всех подчистую, а затем прой­тись по некоторым обозначенным адресам, где также произвести зачистку, и всех задержанных затем перепра­вить в управление. Не в ИВС, нет, хватит уже, там за про­шедшие сутки свое дело сделали, лишние разговоры ни по камерам, ни в городе тоже не нужны. А в здании уп­равления с этим контингентом быстро разберутся, выве­дут на чистую воду, подскажут, как вести себя дальше, чтобы не навлекать на собственные головы еще более крупных неприятностей, и в итоге все равно перепишут, настращают да распустят по домам — в назидание всем остальным, которые пока не успели почувствовать на себе карающей длани защитников закона.

Клуб, в котором происходила дискотека, строили еще при советской власти — в качестве культурного очага при заводе, который предполагали превратить в крупнейший в области комбинат. Поэтому и проект выбрали, не ме­лочась. Но с комбинатом не вышло — сначала, говорят, мешало одно, потом другое, а завершила все перестрой­ка. Но вот двухэтажное здание с фронтоном и четырьмя мощными колоннами перед входом, окруженное мелки­ми частными владениями, — осталось как напоминание о тех временах, когда люди верили еще в приход комму­низма.

Внутри располагался зрительный зал со сценой — для развития художественной самодеятельности — и множе­ство подсобных помещений с обеих сторон, которые те­перь превратились в бар, в уютный зал казино и комна­ты для игровых автоматов. А в очищенном от ненужных кресел зрительном зале, собственно, и происходила дис­котека. На сцене занимал свое место диджей с аппарату­рой, иногда играли вживую приезжие музыканты. В ло­жах, расположенных по бокам, тискали друг дружку пар­ни с девицами — но в пределах приличия. Самвел сам обходил и осматривал помещения и старался не допус­кать откровенной уж порнографии. Нарушителей немед­ленно выпихивали из танцевального зала рослые брата­ны, подвизавшиеся у Манасяна в охране. Так что с об­щей дисциплиной здесь соблюдался порядок.

Омоновцы в бронежилетах, с опущенными для пу­щего устрашения забралами шлемов, как и накануне со­провождаемые по пятам сотрудниками районной мили­ции в шапочках-масках, с грохотом ворвались в зал с трех сторон.

Поднялись крики, визги, вопли, молодые люди па­дали на пол. Омоновцы, раздавали удары дубинками на­право и налево. Охранники Самвела, вбежавшие в поме­щение, еще ничего и сообразить не успели, как были вмиг опрокинуты на пол, а на их заломленных за спины руках защелкали наручники. Били всех, не разбирая, кто пе­ред ними — парень или девушка, — шла зачистка...

Всякое сопротивление было сломлено еще в первые минуты, и теперь резвые сотрудники местной милиции, под прикрытием здоровенных омоновцев, выдергивали из тесно сжатой толпы перепуганных молодых людей и, применяя известные приемы транспортировки задержан­ных, утаскивали наружу, где и запихивали внутрь подо­шедших к самому входу грузовых «рафиков».

Кто не растерялся в момент налета и успел сбежать из клуба, тот спасся, но, похоже, таковых оказалось не­много, остальным же была уготована весьма тяжкая участь. В микроавтобусах всех задержанных повезли че­рез мост в управление. И там до отказа набили в «обезь­янник» и пустые кабинеты, предусмотрительно приго­товленные для этой цели.

Истерические крики и слезы продолжались.

Парней допрашивали в ускоренном режиме. В кар­манах у них немедленно «находили» пакетики с дурью, и никакие протесты при этом не принимались. Отказыва­ешься давать признательные показания? Удар дубинки повергал отказника на колени. Второй удар укладывал на пол. Несколько ударов тяжелыми ботинками по поч­кам и печени — и следующий!

Ребята видели, что делают эти изверги в милицейс­кой форме, скрывающие свои физиономии под шапоч­ками-масками, с их товарищами, и готовы были сознать­ся в чем угодно, лишь бы избежать зверских побоев. И они сознавались, что наркотики действительно их соб­ственные, что сами они — наркоманы со стажем, что не только сами колются, но и другим продают и даже что снабжает их этой дурью сам Манасян, хозяин клуба.

Эту тонкую игру придумал, между прочим, подпол­ковник Затырин. Узнав, чье это заведение, от майора Сенькина, Павел Петрович подумал, что армянину здесь, в городе, делать нечего, а казино со всеми его службами и доходами вполне может принадлежать и ему самому — не станет же Прапорщик оспаривать у начальника рай­онного управления внутренних дел такое его право! А то пусть попробует...

В общем, в соответствии с «чистосердечными при­знаниями» задержанных вопрос с Самвелом утвердился окончательно. Но разговор с ним у подполковника про­изойдет не сейчас, а завтра, когда материалы оформятся и можно будет провести в казино жесткий шмон со все­ми вытекающими последствиями.

Сопляки мальчишки, которые не выдерживали по­боев и подписывали «показания», в здании не задержи­вались. Их строго предупреждали о возможных послед­ствиях «разглашения», угрожали дальнейшими вызова­ми в милицию для дачи показаний, наконец, подтверж­дали все сказанное прощальной зуботычиной и выкиды­вали за порог. До дому они уже добирались сами, благо­даря Бога за то, что так все еще закончилось. Потому что из соседних кабинетов доносились истерические крики девушек, которых то ли избивали, то ли насиловали ми­лиционеры.