– Собирайся. Пошли пиво с окрошкой хавать. Дома все оформим и напишем.
– Вот это правильно! По-настоящему. А то… Зачем это пылью дышать, если можно за столом? Мы как, хотим еще взять к столу казенной водочки?
– И даже очень! Нам есть что отметить.
Второй день Антоненко был не в своей тарелке. Не в своей тарелке – это еще мягко сказано. Как выразиться точнее, знает только тот, кто испытал подобное. Нет, он любил Зойку…
Он множество дел вел. Попадались и изнасилования, но на общем фоне кровавых преступлений они просто казались ему отвратительными, и все. Все, до тех пор, пока это не коснулось его лично. Да, точно любил. Но, разбираясь теперь в своих чувствах к Зое, он вдруг с тоской понял, что не просто втянулся в роман. Она его зацепила.
Антоненко не Гордеев. Он не придавал большого значения своим женщинам. Это приятно. Это, с точки зрения здоровья, хорошо. Это может быть даже в бытово-хозяйственном (попадались и такие) здорово. По жизни – удобно. Никто никому не обещает. Как только начинаешь замечать излишнюю задумчивость в даме во время общего веселья, сливай керосин, пора домой. Антоненко превыше всего любил свободу и вот нынче не мог разобраться с собственными чувствами. Если его хотели зацепить, то добились своего. Припугнуть – черта с два.
Еще сломалась эта чертова машина. Шофер обещал починиться и заехать за Антоненко прямо к клиенту, так что обратный путь следователь рассчитывал проделать с комфортом. А сейчас, что ж, придется делить лавку электрички с бабульками и дедульками, едущими на свою «малую родину», то есть к грядкам.
Когда она позвонила ему и, захлебываясь слезами, начала рассказывать о случившемся, Борис чуть не хватил телефонной трубкой о стол – так все было для него неожиданно и мерзко. Бывало, выпив, подшучивал над подобного рода событиями, говоря, что, если не можешь оказать сопротивление, должна расслабиться и получать хотя бы удовольствие. Теперь слова эти могли привести следователя в неистовство. А все потому, что грязное событие касалось его самого. Так уж устроен человек, по долгу службы обязан расследовать и найти, а про переживания в учебниках и должностных инструкциях ничего не сказано.
По ходатайству Гордеева неделю назад он сделал повторные запросы в различные организации, а также включил в них несколько новых имен. С новыми именами появились и новые версии. Теперь он отслеживал всю жизнь Игнатьева, его связи, службу в армии и возможные контакты. Странная складывалась ситуация. В подразделении, где служил обвиняемый после окончания военных действий, были комиссованы с незначительным интервалом сразу несколько офицеров, начиная от взводного и заканчивая подполковником Поповым. Был комиссован даже военный прокурор Бирюков. И это при том, что за год до комиссования в части работали местные особисты и даже контрразведка из московской ФСБ.
Во-первых, Игнатьев везде пишет о матери – мать-одиночка. Но пусть даже одиночка. Это же не божественное Непорочное зачатие?
Во-вторых, не все ясно со служебными бумагами. Например, май. Пленение. Медаль посмертно. А он жив, и не только. Главное – бумаги подлинные.
В-третьих… Борис не успел подумать, что в-третьих. В вагон ввалилась компания подвыпивших гуляк. С утра зарядились, подумал он неприязненно. Вообще-то Антоненко в штатском предпочитал не ввязываться ни в какие свары. Нет, до определенного предела, конечно. Вся эта мелочевка доставляла больше хлопот, чем удовлетворения чувства долга перед гражданами. Вот уже два дня следователь был на взводе, а когда один из подвыпивших молодых людей плюхнулся рядом с симпатичной девицей и бесцеремонно позаимствовал у той газету с кроссвордом, вскипел. Внешне это ничем не выражалось. Разве что цедил слова сквозь зубы.
– Верни газету, извинись и убирайся отсюда, если не хочешь своей тупой башкой пересчитать все столбы по дороге.
– Дядь, ты чего?
– А у него репа казенная, ему все равно, – ухмыльнулся второй.
– Я сказал – ты услышал, – предупредил Антоненко и побелел.
Две тетки засобирались на выход.
– Ну что вы, не надо, я уже догадала, – постаралась погасить скандал девушка, но Бориса уже понесло.
– А вы их не защищайте. Он выпил на грош, а пупырится на бутылку. Ему покажется, что вы симпатизируете, он бобиком у ваших ног крутиться будет. Но до ближайшей лесопосадки. Вам игрушки, ему – аппетит.
– Слушай, чего он балабонит? – спросили друг у друга парни. – Не знаю. Больше всех надо. Так давай пригласим на беседу?
Но Антоненко особого приглашения не требовалось. Когда первый встал, встал и Борис. При этом наступил каблуком на ногу второго встающего. Наступил и чуть провернулся. У Антоненко на ногах были его любимые «казаки», а на парне шлепанцы. Парень коротко вскрикнул и тут же захлебнулся. Антоненко, одновременно с первым действием, коротко отработал локтем назад. Прямо в кончик курносого носа. Второй так и прилип к скамейке, зажимая лицо руками и подобрав ногу под себя. Первый шел к тамбуру не оглядываясь, но, когда оказался там лицом к лицу с Борисом, растерялся, явно рассчитывая, что они будут в большинстве.
– Слушай, дядя, давай по-хорошему… – начал он с предложения.
– А не выйдет.
Антоненко не оглядывался. Знал: полвагона наблюдает. Ну и хрен с ними. Не умеете себя защищать, вашу мать, Антоненко защитит.
Борис отработал прямой в диафрагму, и парень сник. Борис прихватил его за воротник джинсовки и, подтащив к двери, отжал створку. Перекинул тело парня через ногу, словно в ковбойском фильме через коновязь.
– Ну что, отпустить?
– Не… не-на-до…
– Скажи спасибо – моя остановка.
Поезд действительно подходил к нужной станции.
Но Антоненко не видел, что все это краткое время происходило в вагоне. А произошло вот что… Когда Антоненко вышел и девушке стал виден тот парень, что забрал у нее газету, она даже вскрикнула. У парня обильно текла носом кровь. Он прижимал к лицу злополучный кроссворд и с ужасом смотрел на ногу с расплющенным пальцем.
– О, господи! Да что же это делается? Они ведь совсем ничего… Они ведь шутили. Правда?
Парень согласно кивнул головой. Боль и слезы мешали ему отвечать.
– Покажи, милый, что с ногой-то? – вернулась на свое место одна из струхнувших пассажирок. – Да он тебе палец сломал. Какое безобразие.
– Нажмите кнопку милиции!
– Позно. Он уже вон второго обработал.
– Сейчас остановка. Я знаю, у них милиция прямо на вокзале!
Граждане пассажиры тут же вспомнили о правоохранительных органах. К тому же кое-кому было здесь сходить. Были и те, кому очень хотелось понадблюдать за процедурой ареста, дачи показаний, а главное – приговор. Почему-то обыватель представляет себе отделение милиции, пусть даже на какой-то узловой, как некий карающий орган, где сразу выносится приговор, а главное, тут же, во дворе, приводится в исполнение. Может, такое и бывает в линейных отделениях милиции при железной дороге, но крайне редко и негласно и уж, конечно, не при всеобщем обозрении, а сугубо тет-а-тет.