— В каком смысле? — не понял Плетнев.
— В прямом. Как далеко зашло ваше… общение?
— Да никуда не зашло. Потрепались на кухне, и все. Вернее, я трепался, а она слушала.
— Ясно, — с непонятным облегчением в голосе отозвался Турецкий. — Чашка, из которой пил, осталась?
— Да, стоит на столе.
— Девушка оставила что-нибудь из вещей?
— Нет. То есть, да. Кое-что из одежды, по мелочи, и самое главное — ноутбук. Правда, он разбит, но думаю, можно попытаться восстановить информацию.
— Хорошо. Ничего там не трогай. Я позвоню ребятам в МУР, попрошу прислать оперативно-следственную группу. Ноутбук пусть тоже лежит там, где лежит. Женщина что-нибудь рассказывала о себе?
— Так кое-что. Сказала, что работает лингвистом. Но, по-моему, все это туфта. Она меня разводила, но слышали бы вы, как технично она это делала.
— Ты что, восхищаешься ею?
Плетнев вновь смутился.
— Похоже, что да, — нехотя признался он. — Так ловко меня еще никто никогда не уделывал. Эта баба — настоящий дьявол. Когда она смотрит на тебя, такое ощущение, что она… ну, как будто видит тебя насквозь. Не знаю даже, как это объяснить. А когда начинает говорить, то… Ну, в общем, не человек, а сканер. Я никогда не верил в ведьм, но теперь, кажется, начинаю верить.
— Ладно, не раскисай. Главное, что она жива. И мы можем с чистой совестью предъявить ее снимки Шиловой. Мы нашли Марину и установили, что она жива, а это главное. К тому же я знаю, где ее искать.
— Где? — выпалил Плетнев.
— На трассе. Недалеко от Химок.
— Подожди… — Плетнев не поверил своим ушам. — Она что, проститутка?
— Вроде того. По крайней мере, я видел ее там.
— Вот оно что, — выдохнул Плетнев. — Поэтому она так ловко умеет ковыряться в мужской душе! Что ж, опыт не пропьешь. Но подождите… А как же рассказ Шиловой о том, что Марина — состоятельная женщина? Выходит, это все враки?
— Спроси чего полегче, — тихо сказал Турецкий. — В этом деле куча неясного. А вернее сказать — неясно все. Взять хотя бы безголовый труп. Откуда он взялся и куда исчез? И какое отношение имеет ко всему этому Марина Соловьева? И какую роль во всем этом деле играет Родион Плотников?
— Да, мистика, — пробурчал Плетнев. — Плотникова уже выпустили?
— Сегодня утром. Пока ты хлебал кофе и трепался с красоткой за жизнь. Кстати, как она тебе представилась?
Плетнев усмехнулся и ответил:
— Матильдой. Коротко — Мотя.
— Красивое имя, — хмыкнул Александр Борисович.
— Главное, что редкое, — в тон ему поддакнул Плетнев.
Они помолчали, каждый думая о своем.
— Ладно, — сказал, вздохнув, Александр Борисович, — сиди и жди оперов. Возможно, я приеду раньше них.
— Хорошо.
Плетнев хотел отключить связь, но Турецкий его окликнул:
— Подожди!
— Что? — спросил Плетнев хмуро.
— Ты Ирину давно видел?
На скулах Плетнева заиграли желваки. Лоб прорезали глубокие морщины. Ответил он сухо и неохотно:
— Вчера вечером звонил ей.
— Как она?
— Нормально.
— На развод уже подала?
Плетнев поморщился. «Нашел о чем спросить. Что я ему — справочное бюро?»
— Александр Борисыч, позвони ей и спроси сам.
— Она меня заблокировала, — сказал Турецкий. — А когда звоню с «левых» телефонов, просто не берет трубку.
Плетнев подумал и сказал:
— Думаю, когда Ирина подаст на развод, ты узнаешь об этом первым.
— Логично, — холодно отозвался Турецкий. — Ну бывай.
Он положил трубку.
Плетнев сунул телефон в карман и снова сжал виски ладонями. Голова еще болела, хотя уже и не так сильно. Плетнев подумал о том, что неплохо было бы выпить горячего, сладкого чаю.
Он даже приподнялся с дивана, намереваясь пройти на кухню. Но тут в ушах у него прозвучал грозный голос Турецкого — «ничего там не трогай!»
— Не буду, не буду, — с досадой проговорил Плетнев.
Он вздохнул и снова сел на диван. Заняться было нечем. За стеклянной дверцей шкафа Плетнев увидел початую бутылку водки, а рядом с ней — бутылку чилийского вина, вскрытую и закупоренную пробкой.
— Только не здесь и не сейчас, — строго сказал себе Плетнев и отвернулся от шкафа.
23
Погода испортилась. С ночи задул северо-западный ветер и нагнал сизых, бесформенных облаков, которые набухали весь день, чтобы к вечеру обрушиться на землю дождем. Но пока дождя не было.
Александр Борисович увидел ее сразу. Она шла, сжав пальцами поднятый ворот светлого летнего плаща. Волосы ее были зачесаны назад, глаза спрятаны за темными стеклами солнцезащитных очков, которые в сумерках смотрелись нелепо. И тем не менее выглядела она очень стильно.
— Ты все-таки пришла?
Турецкий поднялся со скамейки.
— Я должна была тебя увидеть, — сказала Марина, останавливаясь. Она приподнялась на цыпочках и поцеловала Турецкого в губы.
— Прости, что опоздала.
— Ничего страшного. Главное, что ты пришла. Кстати, откуда ты узнала мой телефон?
Марина рассеянно улыбнулась.
— Ты сам мне дал визитку. Вот она…
Она достала из кармана визитную карточку, ту, на которой было написано лишь имя Турецкого и номер его мобильного, без места работы и должности. Александр Борисович глянул на визитную карточку и стушевался.
— Гм… Действительно… А я даже не помню, как тебе ее давал.
— Такие вещи часто забываются, — сказала Марина. — Вероятно, ты сделал это машинально. — Она спрятала визитку в карман летнего пальто.
— Да, наверное, — тихо проговорил Турецкий.
«А что, если она и со мной проделала такой же фокус, как с Плетневым? — тревожно подумал он. — Только в отличие от него я ни черта не помню».
— О чем ты задумался? — спросила Марина, вглядываясь в его лицо.
Александр Борисович качнул головой:
— Так, ни о чем. Так зачем ты хотела со мной встретиться?
Марина опустила взгляд и поежилась, словно ей стало зябко.
— Видишь ли, Саша, я должна ненадолго уехать.
— Куда?
— Неважно. Но в Москве меня не будет… недели две.
Турецкий вставил в губы сигарету и пожал плечами:
— Что ж, нужно так нужно.
Он заслонил зажигалку ладонями и прикурил.