Дневниковые записи начинались с декабря 1941 года и заканчивались июнем 1944-го. Удачно. И, вооружившись карандашом, чтобы записывать на отдельном листке перевод часто повторяющихся слов, Турецкий взялся проводить дознание покойника. Хоть он и понимал немецкий текст с пятого на десятое, у него возникло чувство, что тайна взаимоотношений этих троих — Бруно Шермана, Вальтера Штиха и соединяющей обоих жены Вальтера Марианны — понемногу начинает раскрываться.
Дневник Вальтера Штиха
21 декабря 1941 года.Начинаю эту тетрадь как продолжение предыдущей. Марианна приберегала ее в качестве подарка к Рождеству, но, видя, что мой дневник закончился, решила преподнести мне ее заранее. Я тронут. Посреди изматывающей военной службы какое утешение для меня представляют жена и дети, мирный семейный очаг!
Всей душой призывая Рождество, я вынужден терпеть идиотизм моего заместителя Вайса. Разгильдяй забыл заказать зимнее обмундирование для солдат. Я пожалею и не стану отдавать его под трибунал, но смещу с должности. Заместителем назначу майора Отто Дайслера. По крайней мере, он исполнительный служака.
25 декабря.Рождество! В этом первом среди покоренных немецкой армией городов мы устроили настоящий рождественский праздник: с елкой, с огнями свечей, с поросенком на столе, с излюбленными песнями. Елку срубили в лесу и нарядили игрушками, которые только смогли достать. Лили поставили на стул рядом с ней, и она пропела милым тоненьким голоском: «О елочка, елочка, как прекрасны твои зеленые иглы!» Гельмут получил в подарок барабан, и Марианна сердито воскликнула: «О, только не это! Теперь у меня не будет ни минуты тишины!» — но глаза ее смеялись. Надеюсь, наши с Марианной размолвки останутся в прошлом. Мы сумеем преодолеть (густо зачеркнуто) то, что не должно ссорить мужа и жену.
Пишу, а передо мною вид из окна на мощенную булыжником, присыпанную непотревоженным снегом площадь. Город пустынен. Это не пустота праздничного утра, когда добрые горожане отсыпаются после весело проведенной ночи, это совсем другая пустота. Львов нас боится.
27 декабря.Снова ссора. Вернувшись усталый вечером, я застал дома небольшую политинформацию. Оказывается, Лили, рассматривая елочные игрушки, на подставке картонной куклы обнаружила сделанную химическим карандашом надпись и попросила брата прочесть. Надпись гласила: «Франя». Нежное сердечко, Лили принялась расспрашивать, кто такая Франя, где она и нельзя ли с ней поиграть. Осведомленный Гельмут поднял сестричку на смех и заявил, что ее Франя подохла. «Как подохла?» Дочка ударилась в слезы. Вмешалась Марианна. Она строго сказала, что плакать о Фране нельзя, потому что она была еврейкой, а все евреи — банкиры, жулики и паразиты, которые пьют кровь из немецкого народа. И когда их уничтожат, всем арийцам будет лучше жить.
Как мог, я успокоил Лили, а Марианну вывел за руку, точно девочку, из комнаты и отчитал. Я сказал, что провожу санационные мероприятия в гетто, потому что таков приказ командования. Солдат обязан повиноваться приказу. Но ребенку рано об этом знать. Дети должны как можно дольше жить без ненависти к кому-либо, ощущая только любовь. Марианна, как обычно, упрекнула меня в симпатии к евреям. Я ответил, что в родной поэзии и впрямь всегда предпочитал остроумного и трагического еврея Гейне напыщенному, заносчивому арийцу Гете. А как насчет драмы Лессинга «Натан Мудрый»? Почему бы Марианне не донести на меня за это? Марианна обиженно ответила, что сегодня не допустит (зачеркнуто несколько строк).
Этой ночью сплю один.
28 декабря.В канун Нового года получил информацию, что сбежавший еврей, по фамилии, если не ошибаюсь, Шипман, скрывается в борделе на Паненской улице. Нужно проверить. Этот Шипман, как о нем говорят, необыкновенно развит физически. Как ему удалось бежать со стадиона? Так или иначе, ему некуда деться. Отложу проверку. Если он сумел столько преодолеть, почему бы не дать ему еще один шанс? Представляю, что сказал бы мой заместитель, если бы я только намекнул ему на подобную возможность!
Я сделал правильный выбор: Дайслер прекрасно справляется со своими обязанностями. Предан идеям Третьего рейха. Он и Марианна составили бы прекрасную пару… Воображая эту картину, я смеюсь. Отто Дайслер, толстяк, на котором мешком сидит любая форма, — и Марианна с ее чудесным лицом и волосами! «Необыкновенная женщина» — так подумал я, увидев ее впервые. Я никогда не осмелился бы первым приблизиться к ней. Что заставило ее обратить внимание на нескладного солдатика? Но нет, не только красота привлекла меня к Марианне: чем ближе я ее узнавал, тем отчетливее представлял, что эта женщина необыкновенна по своим внутренним качествам. Вопреки всем нашим ссорам, скандалам и недоразумениям, я признаю это. Вспомнить хотя бы, как мужественно она повела себя, когда врач воспретил ей рожать второго ребенка. «Долг арийки — быть матерью», — заявила она, и на свет появилась Лили, мой белый цветочек. Предвижу, с возрастом она станет так же хороша, как мать, и когда Марианна постареет, Лили останется живым напоминанием о ее былой красоте. Странно думать, что Марианна постареет. Марианна, ожившая языческая богиня! Дивное, героическое существо.
И при этом — какая бездна предрассудков! Замшелых, пыльных, что вдалбливались заботливой мамочкой, и новоприобретенных, которые провозглашаются с трибуны…
Стой, Вальтер! Не слишком ли ты откровенен с собою даже в дневнике?
Последующие несколько дат были заполнены служебными подробностями, интересными только для историка или для «львовского охотника», фанатично увлеченного гитлеровской армией. Военных тайн, численности войск и количества оружия, дисциплинированный Вальтер Штих не поверял даже дневнику, зато подробно описывал административные склоки, свою взыскательность к подчиненным.
Наконец-то!
2 января.Не описывал вчерашнее, не хотелось портить первый день нового, 1942 года. Снова ссора с Марианной. Вряд ли стоит описывать, из-за чего она началась, суть в том, что безобидный вроде бы разговор вылился в отвратительную сцену. Марианна язвительнее, но я сильнее и, когда меня доведут, начинаю пользоваться своей силой. Схватил ее за плечи, швырнул на пол. Она поднялась, потирая локоть и шипя. Потрясенный тем, что ударил любимую женщину, я принялся ласкать ее, утешать… Все получилось само собой. Впервые за целую неделю раздельного существования. Каждый раз, когда это происходит, я безрассудно надеюсь, что все наши неприятности остались позади, и каждый раз надежда оказывается несостоятельной.
Сегодня — резкое охлаждение, официальный тон. Ничего не понимаю. Что означала вспышка страсти накануне вечером? Возможно, я чересчур интеллигентен, чересчур нежен? Что, если мне следует иногда становиться грубым? Марианна — женщина несовременная, героиня языческих времен или раннего средневековья. В одном из вариантов «Песни о Нибелунгах» описывается, как Зигфрид наказывает свою супругу Кримхильду за то, что она выдала Брунгильде его секрет. Да-да, он хлещет ее, он таскает ее за белокурые косы, он сжимает ее хрупкие запястья. То же, если признаться, я хотел бы сотворить со своей женой. Растоптать ее, высечь, указать ей настоящее место женщины! Иногда я с удовольствием думаю об этом. Но, боюсь, отпрыск рода Штихов слишком подвержен семейной традиции рыцарственного отношения к женщине. Если я начну вести себя на манер Зигфрида, долго ли смогу оставаться самим собой?