— Повторяю в стотысячный раз: мы должны мыслить и действовать только в рамках закона! Но то, что кому-то здесь наверху явно неймется скомпрометировать демократические силы — и ежу ясно. Зачем? Чтобы, прикрываясь доходчивыми фразами, подавить наше сопротивление коррупции и олигархии. Чтобы довести дело до конца и взять под свой полукриминальный контроль огромный промышленный регион.

— Ну а сами вы все-таки знаете, кто отдал при­каз отбить у нас охоту становиться в пикеты? — настаивал задавший предыдущий вопрос.

— Нет, не знаю! Но то, что сегодня произо­шло, — чистейшей воды провокация. В ее хрестома­тийно-классическом виде. Мы были все-таки слиш­ком беспечны. Наверняка в колонны студентов, в наше мирное, но, прямо скажем, возбужденное и взрывоопасное шествие, просочились чужие люди...

— Ого! — зашумели ребята. — И кто же это, как вы думаете?

— Не будем спешить, — поднял руку Русаков. — Запомните: они там нас сейчас именно на несдер­жанности и надеются подловить. Спрашиваете, кто такие? Отвечу. Отчасти намеренно «засланные ка­зачки», отчасти просто шпана. Возможно, затеса­лись и пьяные студенты из других вузов, которых кто-то не поленился накачать средь бела дня. Скажу больше, я даже видел их сегодня днем... сумел вы­делить и запомнить несколько очень странных фи­зиономий. Легко допустить, что именно они сыгра­ли предназначенную им роль запала...

— А там и орудие пролетариата могло пойти в ход, — кивнул один из парней. — Ну и много еще чего... Вот «омоны» и оборзели. А что? Запросто!

— Поймите, ребята! Чтобы оправдаться перед населением и объяснить случившееся, властям те­перь позарез надо будет представить нас и наше движение как взбесившуюся неуправляемую ораву, как социально опасное разъяренное стадо. Они та­кого момента давно ждали. Ну ничего, — убежден­но тряхнул головой Владимир Михайлович. — Ни­чего! Мы все засняли на видео, работали операторы и областной студии, и с Российского телевидения, и с НТВ. Если эти кадры не вырежут в Москве, о том, что случилось здесь, уже сегодня вечером узна­ет вся страна и весь мир. А мы завтра же предельно внимательно просмотрим все наши записи, ско­пируем и передадим в прокуратуру. Нам будет что ответить и что показать, чтобы выдвинуть отцам города встречное обвинение. Мы не нарушили закон ни в одном пункте. Демонстрацию разрешили в правовом отделе мэрии. Так что на сей раз кое- кто, кажется, здорово оплошал... Все уяснили? Тогда, ребята, будем прощаться, мне пора. Надо еще успеть до полуночи смотаться в несколько об­щежитий — и к политеховцам, и к агротехникам... Им, кажется, всыпали даже щедрее, чем остальным.

— А нам что теперь делать?

— То есть как — что? — опешил Владимир Ми­хайлович. — Сидеть тихо, думать, грызть гранит, зализывать раны и ждать дальнейшего развития со­бытий. В общем, как завещал классик, учиться, учиться и учиться... И помнить: такие провокации всегда устраиваются с прицелом. С тонким расче­том на шальные мозги и неустойчивость молодой психики. Сейчас они пристально следят за нами, за нашим «Гражданским действием». Так что всякая наша ошибка неизбежно обернется против нас. Нельзя, чтобы нас выставили архаровцами, которые сами напросились на зуботычины. Ну, все. Счас­тливо, ребята!

Он поднялся и начал протискиваться к выходу, стараясь не наступить на сгрудившихся на полу, — высокий, статный, с копной легких светлых волос на голове.

— Подождите, Владимир Михайлович! — Трое студентов, в том числе и длинный вихрастый Нико­лай, устремились за ним. — Мы проводим вас.

— Да бросьте вы, — чуть нахмурившись, отмах­нулся он. — Вот еще глупости! Тут ехать-то всего минут двадцать...

— Нет-нет, — возразили взявшиеся быть прово­жатыми своего лидера, — город большой, а ночь, знаете... темная.

Все четверо вышли за дверь, и тут же в комнате вновь поднялся гвалт и крик.

11

— Ну что, слыхали?!. Конечно, Русаков прав — пылко восклицала одна из девушек. — Тысячу раз прав! Мы не должны подставляться. Не имеем права!

— Конечно, Платову того и надо! Ему бы только «Гражданскому действию» напакостить. Особенно теперь, перед выборами. Знает же, что мы решили агитировать и голосовать против него...

— Да на них можно просто в суд подать! И на премьер-министра, и на Платова, и на мэра! За нарушение прав человека, за попрание Конститу­ции! А еще — за ущемление в праве на образова­ние! — звонко выкрикнула одна из девушек, маленькая и хрупкая, с гневно сверкающими огром­ными темными глазами.

Несколько человек засмеялись:

— Молодец, Лизка! Красиво излагаешь. Только, девочка, держи карман шире — так прямо они и разбежались... Кто мы такие, чтоб им отвечать нам из своих кремлей и особняков?

— Тут и вопросов нет, — кивнул один из пар­ней. — Чего далеко ходить? Взять хотя бы нас с Сажневым. То, блин, ночами вагоны грузим, то мясо на третьем хладокомбинате таскаем. Старики на пенсии. Пенсии — пшик... Если столько теперь за общагу платить, за буфет — значит, все. Бросай учебу, и ту-ту домой! А дома работу хрен найдешь. И чего делать? На гоп-стоп? А у меня, между про­чим, медаль золотая.

— Вот и продай свою медаль! — покатились со смеху двое с перевязанными головами, которых языкастые приятели уже назвали «кровными бра­тьями». — Золото в кармане, а еще прибедняется!

— Вам шуточки... А что правда делать-то?

— Главное, не дергайся, — невесело усмехнулся тот, кого говоривший назвал Сажневым. — Учебу не оплатишь, общагу не оплатишь — сами выпрут. А там уж за любимым государством не заржавеет. Завтра же повесточка — и пишите письма: военко­мат, и будь здоров — ать-два! К «дедам» на шашлык. Или куда-нибудь в тмутаракань — конституцион­ный порядок поддерживать. Чтоб, чего доброго, тмутаракань не откололась.

— Вот-вот, — подхватила пылкая девушка. — Выходит, жить как люди должны теперь только богатые. Грызть гранит — только богатые. Значит, и после самая лучшая работа у кого будет? А кто у нас самые богатые? Жулики да бандюги.

— Что-то в общагах я богатых не встречал, — заметил один из студентов.

— И не встретишь, — усмехнулся один из сту­дентов. — Чего им тут делать? Богатые квартиры да комнаты снимают. За баксы.

— Ага, а нам — хоть подохни.

Все смолкли. Спорить тут было не о чем, да и спорить никто не собирался. Новое постановление касалось их всех, лишая маломальских шансов на продолжение учебы. А значит — на мало-мальски сносное будущее.

Напряжение постепенно спадало.

— Привилегии, привилегии... — вновь и вновь раздувала угольки дискуссии неугомонная девушка Лиза. — Сколько копий поломали, все уши про­жужжали... Боролись!.. А уж тельняшки на груди рвали!.. Социальная справедли-ивость!.. Мы, демо- кра-аты! А где она, демократия? И какая лично мне разница, кто мне судьбу корежит —партийная тварь или блатная? Суть-то одна!

— Обязательно надо через полчаса энтэвэшные «Новости» посмотреть, — сказал дюжий широко­плечий Сажнев. — Теперь шуму будет — ого-го!..