Вот тогда-то они и вылезли из укрытий и двину­ли на передовую, наводя ужас на растерянную стра­ну, — беспредельно жестокие, не знающие состра­дания, всегда и на все готовые и как бы неуязвимые. Это был совершенно новый тип криминального со­общества, поначалу решивший просто вытеснить и смести старый воровской закон. Однако лучшие го­ловы новейшего преступного братства, посовещав­шись и прокачав проблемы, пришли к убеждению, что проще и выгоднее заключить с ворьем кон­структивный союз ко взаимной выгоде и ради под­держания порядка.

Среди этих лучших голов, сумевших подняться над мелким и частным ради общего и основного, был и некто известный в уголовном мире под про­звищем Адмирал. Благодаря обретенному чужой кровью, собственным потом и смекалкой авторите­ту в «параллельном» криминальном мире, он был коронован в тридцать три года на «сходняке» в Пи­тере «вором в законе» и стал одной из самых засек­реченных фигур в российском уголовном мире, осо­бенно ценной тем, что его знал в лицо, по имени и по месту в преступной иерархии лишь самый узкий, предельно узкий круг лиц из числа высшего блатно­го общества.

Еще там, в Афгане, а может, и чуть позже имен­но он одним из первых почуял, куда движется стра­на. А это значило, что в скором времени придется менять все, весь уклад и стиль жизни, что впервые в истории появляется совершенно реальный шанс для преступного сообщества тихой сапой подмять и сделать своей собственностью целое государство, со всем его движимым и недвижимым и со всем наро­дом.

А для того чтобы добиться этого, чтобы решить эту воистину всемирно-историческую задачу, тре­бовалось быть на высоте, на уровне современных знаний. И хотя ему ничего не стоило привлечь и купить самые смелые и талантливые мозги страны, он, неведомо откуда выплывший в Степногорске бизнесмен средней руки Геннадий Клемешев, не погнушался и пошел учиться, закончил заочно эко­номический, причем учился без дураков, постигал и впитывал основы тех знаний, без которых, он уже понимал, в будущем не обойтись. Тут надо было разбираться самому, не полагаясь только на гени­альных наемников, надо было петрить по-настоя­щему, чтобы не обвели вокруг пальца, не «кинули» как-нибудь ненароком свои или чужие. И потом, это действительно был серьезный капитал.

Он много читал, пристрастился к книжкам еще пацаном-суворовцем, и все пошло впрок и должно было принести стократную прибыль, когда пришел бы наконец его час. Он понимал и всегда говорил, что страну, то есть государственную машину, прежде чем крепко ухватиться за руль, необходимо рас­качать и обескровить, ослабить во всех сочленениях и узлах, и, когда загрохотали пушки и полетели бомбы в Чечне, тот мир, которому он принадлежал и которым руководил на доставшейся ему немалой делянке, тоже не остался без навара, к обоюдному выигрышу и российских и чеченских планов. И эта общая взаимовыгодная работа временно связала предпринимателя Клемешева с влиятельными кав­казскими группировками в разных регионах Рос­сии, которые тоже надо было использовать в своих целях и устранить умно и грамотно — чужими или их собственными руками. С той же тактической целью Клемешев заключил союз и с чеченской группировкой в Степногорске, в городе, который он определил себе на жительство.

Причина такого выбора было вовсе не случайной.

Он любил этот город, и, заглядывая в будущее, где ему предстояло выступить в новой роли респек­табельного политика, эта площадка казалась наибо­лее привлекательной и подходящей. Пришла пора выходить из тени и становиться тем, кем он должен был стать: народным любимцем, своим в доску пар­нем, который все понимает, живет и дышит одним воздухом со своим народом, хлебает с ним из одной миски и не даст в обиду, как говорится, ни вдову, ни сироту.

Он захотел, решил и стал мэром и честно оттру­бил почти весь свой срок, и все знали, что их моло­дой мэр не нажил ни палат каменных, ни дворцов с бассейнами... И если он и считал кого-то своими реальными противниками, то это были губернатор Платов и социолог Русаков. И оба мешали ему.

Люди, жители, горожане, среднестатистические представители электората могли думать, что не кто иной, как Платов препятствует осуществлению пла­нов и начинаний их мэра, ограничивает бюджет города — одним словом, не дает развернуться моло­дому градоначальнику в полную силу.

Между тем его отношения с Платовым были внешне уважительными, корректными, вполне соот­ветствующими положению каждого. Никто не мог бы упрекнуть его, Клемешева, в нелояльности гу­бернатору, но сам образ и стиль жизни каждого в понимании любого беспристрастного человека должны были говорить сами за себя и свидетельст­вовали о принципиальном различии их амбиций и характеров. Клемешев даже порой удивлялся, что такой опытный человек и прожженный политик, как Платов, не чувствует этого, не слышит тиканья пущенного в ход часового механизма этой заложен­ной под него мины замедленного действия и про­должает жить, как живет, согласно старым номен­клатурным цековским стандартам, что, естественно, ожесточало далеко не процветающее население.

А Русаков мешал совсем по-другому. Этот, на­против, соперничал в популярности, отнимал очки, уводил приверженцев, заслонял, затмевал. И на самом деле он был, наверное, даже более опасен не только своей логикой, но и той бесхитростной от­крытостью, которую так сильно чувствует и на ко­торую так падок доверчивый простодушный народ, а это давало Русакову преимущество совсем другого качества и другого значения.

Он не играл — ему не надо было что-то изобра­жать, перелицовывать себя, и в том состояла его главная сила и главная опасность.

Впрочем, мешал он Клемешеву и еще по одной причине, достаточно весомой, а потому был к нему и особый счет...

Теперь этот главный противник исчез, был ней­трализован самым надежным и радикальным спосо­бом. И вот сейчас надо было подняться из кресла и отправляться на его похороны.

43

В разных концах города туда же, во Дворец спор­та, где со вчерашнего дня были выставлены для прощания шесть красных гробов (еще одним, при­бавившим счет, стал молодой омоновец, получивший перелом основания черепа и умерший в госпи­тале), собирались одновременно несколько человек.

Собирался старший следователь по особо важ­ным делам российской Генпрокуратуры Александр Турецкий со своими коллегами и помощниками Рыжковым и Даниловым, собирались, словно оси­ротевшие, руководители «Гражданского действия», собиралась мать Русакова, собирался губернатор об­ласти Николай Иванович Платов, который о многом сумел передумать за эти два дня и ко много­му был готов теперь.

Но к звонку, который раздался минут за сорок до выезда из здания, где размещалось губернское правление, он все же готов не был.

— Николай Иванович! Дело вот в чем, — зады­хаясь и забыв даже поприветствовать, взволнованно заговорил исполняющий обязанности начальника областного УВД Калмыков. — Поступил сигнал: на вас готовится покушение!

— Полная чушь! — решительно тряхнул головой губернатор. — Чушь и еще раз чушь! Мало того, я даже могу предположить, откуда ветер дует. Эле­ментарная провокация. Просто кое-кому надо, чтобы я на посмешище всему городу сидел, как мышь в норе, боясь и нос высунуть. Я не собираюсь принимать на веру...