— Так покажите, и обойдемся без криков. Значит, у вас все-таки функционирует служебная гостиница? И что, регистрация приезжих тоже ведется? Вот и прекрасно, вот мы и познакомимся. Пожалуйте, книгу регистрации.
— Да нет никакой книги! — совсем уже растерялся Сосновский. — Люди платят за постель, а в буфете и прочем — сами.
— И много ли у вас таких приезжих? — Турецкий внимательно посмотрел на Климова, и тот потупился.
— Два, от силы три человека, — ответил Сосновский.
— Мы пройдем с вами сейчас туда, а заодно и с паспортами ознакомимся, и поговорим. Прошу следовать за командиром. Документы не забудьте…
Трое молодых мужчин, все приблизительно тридцати с небольшим лет, что позже и подтвердилось, сидели в одной из комнат на трех гостиничных кроватях в свободных и несколько вызывающих позах. Задержанными они, во всяком случае, себя не считали. Лица были упитанные, головы модно стрижены под легкий ежик. На обнаженных накачанных плечах и торсах всевозможные «героические» татуировки — все больше парашюты, перевитые лентами. Понятно, какая публика. Они и вели себя максимально независимо. У двери «парились» в своих доспехах спецназовцы. Командир отослал их на свежий воздух.
— Давайте знакомиться, — сказал Турецкий, входя в комнату и усаживаясь на свободный стул. — Прошу их документы. — И, заглянув в первое удостоверение, прочитал: — Семенихин Геннадий Иванович. Где его паспорт?
Сосновский посмотрел в документы, которые держал в руках, и протянул. Турецкий стал внимательно рассматривать.
— Так… Геннадий Иванович… Семьдесят четвертого… Родился? Так… Вот те на! А вы, господин Сосновский, утверждали, что он из Омска! А прописан в Рязани, как это понять? Может, вы сами объясните, а, Геннадий Иванович?
— А чего неясного? — сердитым голосом ответил Семенихин. — Прописан в Рязани, а сейчас служу в Омске, в филиале этого, — он мотнул головой на стены, — фонда!
Турецкий протянул паспорт Климову:
— Срочно проверить. Следующий? Кто тут? Петренко Виктор Петрович. Паспорт! Так-так-так… Что ж это? Та же получается история, только прописан человек, получается, в подмосковном Раменском. А служит тоже в Омске? А? Или все-таки поближе? Где-нибудь в Муромских лесах, нет? Проверить! И последний… Смирнов Игорь Борисович… Тридцать пять лет, самый старший из группы… Ростов-на-Дону! Ну надо же! Тоже утверждаете, что из Омска прибыли? Билеты не сохранились?
— Нет, — прохрипел последний из вояк.
— А почему? Разве вы перед своей бухгалтерией не отчитываетесь? Это же ваш единственный оправдательный документ. Плохо дело, мальчики, ох и нагорит вам за этакую небрежность! Я правильно говорю, господин Сосновский? Да, а кстати, что ж это вы селите у себя людей, данные которых фактически расходятся с подлинными? Мы, конечно, проверим, но это нарушение серьезное. Евгений Анатольевич, — обернулся он к Климову, — вызывайте сюда нашу следственно-оперативную группу, и мы будем изымать всю документацию. Господин Сосновский, вы слышали? Всю! И изучать под микроскопом, поскольку уже носом чую здесь крупную липу.
— Вы не имеете права! — закричал Сосновский. — Кто вам разрешил?!
— Если я скажу, что генеральный прокурор, вы ж все равно не поверите. А если назову еще и президента России, вам может стать плохо. Берегите свое здоровье, оно вам еще может понадобиться. Ну а с вами, молодые люди, мы поступим следующим образом. Сегодня, сейчас, вы отправитесь в изолятор временного содержания, а когда мы полностью разберемся с вашими документами, если все окажется в порядке, я обещаю лично извиниться перед каждым. Но не раньше.
— Нужны нам твои извинения, фраер, — не выдержал Смирнов, тот, что из Ростова.
— О как заговорил! — улыбнулся Турецкий. — Знакомая блатная музыка. Боюсь, что ты можешь выйти не скоро.
— А я не боюсь.
— Ну, значит, и я бояться не стану. Наденьте им браслеты, для порядка.
Они попробовали посопротивляться, но пришедшие из соседней комнаты на помощь бойцы мигом навели порядок.
— Заберите ваши вещи, — посоветовал Грязнов, молча наблюдавший эту картину.
Скованными руками парни собрали свой нехитрый багаж, один из них заглянул в соседнюю комнату и достал из-под кровати тапочки. Обыкновенные, домашние.
— А эти чего не забираешь? — кивнул на другую пару боец с автоматом и поднятым забралом.
— А они не мои, — ответил парень.
— Чьи же? — спросил Турецкий. — И вон еще майка в шкафу. Тоже не твоя?
— Нет.
— Ну ладно, двоих на выход, а этого, как тебя, Петренко, да? Останешься. Еще поговорим.
— А чего я? — взбунтовался было тот, но офицер взял его за локоть и толкнул на диван.
— Приказано сидеть.
— Ну вы даете! — Петренко вдруг набычился, словно хотел вскочить и разметать всех присутствующих в стороны.
Но офицер направил автомат в его сторону и негромко сказал:
— Не балуй.
И все. И сразу тишина, потому что и остальные двое тоже поняли, что с ними не играют, а все происходит всерьез.
Двоих вывели, третий сидел, поджав под себя ноги, и смотрел волком. Сосновский был бледен и словно находился в прострации.
— Господин Сосновский, во избежание неприятностей говорите правду, кто еще ночевал сегодня здесь? Вы, как управляющий, просто не можете этого не знать. Иначе мы сейчас соберем здесь всех до единого ваших сотрудников, включая бабку со шваброй у входа, и начнем допрашивать их всех по одному. И кто-то обязательно скажет правду. Но тогда мы будем расценивать ваше молчание как преступное нежелание сотрудничать со следствием. А что это такое, вам ваш депутат, видимо, уже объяснил. Так кто еще был?
— Я не знаю, — жутко забеспокоился вдруг управляющий. — Мне трудно вспомнить, но я почти уверен, что никого… впрочем, можно посмотреть вечерние записи.
— Ах, значит, они у вас все-таки имеются?
— Ну есть, — торопился Сосновский, старательно отворачиваясь от сидящего на диване Петренко. — Но это не здесь, надо в офис…
— Пройдемте, — спокойно предложил Турецкий. — А этого выводите…
Признания были мучительными. Сосновский маялся, цедя в час по чайной ложке. Но вынужден был признаться, что вместе с этими членами фонда прибыли еще двое человек, на этот раз из Екатеринбурга. А впрочем, может быть, и из Нижнего Новгорода, где тоже есть крепкий филиал. Но уехали не то еще вчера вечером, не то сегодня рано утром, во всяком случае, даже уборщица, та самая бабка, что орудовала шваброй, их не видела. А вот на чем они уехали, этого Сосновский не знал, но предположил, что, может быть, на машине. Кажется, у них была своя машина.
— Марка? — немедленно потребовал Турецкий. — Номер?
— По-моему, «мазда», синенькая такая. Но не уверен. А номер я ж откуда могу знать?