Захватив добычу, она отправилась в собственный кабинет, включила компьютер, подсоединила флэшку. Пока информация скачивалась, Анастасия пошла на кухню и сварила себе кофе, думала заняться завтраком, но сыночка еще спал, и завтрак мог бы остыть к его пробуждению. Сделав наспех пару бутербродов, Тоцкая вернулась в кабинет. Она открыла собственную ведомость и начала сверять ее с цифрами Германа…
Анастасии все же удалось этим утром разбудить Германа, но не ласковым журчанием материнского голоса, а бешеным криком раненой львицы. Она ворвалась к сыну в спальню, сдернула с него одеяло и стала трясти за плечи, не переставая орать:
— Ах ты сукин сын! Чертово отродье, я тебя сейчас задушу собственными руками.
Герману не оставалось ничего другого, как проснуться. Спросонья он обалдело смотрел на мать — никогда в жизни он еще не видел ее в таком бешенстве. Это было похоже на припадок. Меньше всего сейчас Тоцкая напоминала моложавую, холеную даму, всегда такую сдержанную и хладнокровную. Ее лицо было искажено мучительной гримасой.
— Чего ты орешь? — спросил Герман, понимая, что отмалчиваться глупо, а эту женскую истерику надо как-то прекращать.
Но Анастасия только трясла его и повторяла как заведенная:
— Сукин сын! Ублюдок! Чертово отродье! Собственными руками раздавлю гадину.
— Конечно, сукин сын! И, разумеется, чертово отродье! — захохотал Герман. — Мама, погляди на себя в зеркало! И успокойся, истеричка!
Анастасия прекратила трясти его за плечи, обессиленно рухнула на пол и зарыдала.
Герман брезгливо поморщился:
— Что, очередной любовник бросил?
Анастасия схватила стоящую на журнальном столике настольную лампу и швырнула в сторону сына; на крики у нее уже не осталось сил, ее мучили рыдания. Тяжелый красивый абажур, ударившись о стену, с веселым звоном разлетелся на мелкие осколки, рассыпавшиеся по ковру.
Сын же только расхохотался:
— Фу! Как некрасиво, мамочка, ты себя ведешь! Врываешься, цепляешься, ругаешься, швыряешься… Давай-ка успокойся, приведи себя в порядок, а я пока позавтракаю. Обещаю, что потом мы спокойно поговорим и все обсудим, если ты мне объяснишь, что тебя так растревожило.
Герман осторожно, стараясь не наступить на битое стекло, встал, натянул шорты и майку, влез в домашние шлепанцы, переступил через рыдающую мать и вышел из комнаты.
Анастасия, закрыв лицо руками, молча побрела в ванную комнату. Там, открутив до упора оба крана, она продолжила рыдать над утекающей водой, наивно надеясь на то, что этот кошмар наяву тоже будет унесен из ее жизни прочь, как когда-то уносило ее ночные страхи стремительное течение горной речки Теберды.
Герман же, проходя по коридору, увидел через полуоткрытую дверь в кабинете работающий компьютер. Он решил, что мать читала интернет-новости, которые и послужили причиной ее истерики. «Интересно, может, меня уже Интерпол разыскивает или какие-нибудь сплетни докатились из Испании?» Воспитанный своей матерью, Герман тоже ни разу в жизни не задумывался о корректности своих поступков, когда ему надобно было заглянуть в чужие бумаги, компьютерные данные или замочные скважины.
Тоцкий вошел в кабинет и уставился на монитор компьютера.
— Твою мать! — только и смог он вымолвить, узнав собственную бухгалтерию, расшифрованную его мамашей.
И добавил сам для себя:
— Пора делать ноги! Судя по ее реакции, материнское прощение мне не светит. А эта бестия пострашнее Интерпола будет…
Герман решил удрать прямо как был — в домашних шлепанцах, без денег и документов. Удрать, отсидеться в каком-нибудь тепленьком местечке, а когда мамаша успокоится, попытаться с ней договориться. Но не тут-то было. Ни рыдания Анастасии, ни даже плеск воды не смогли заглушить звук множества дверных замков, которые предстояло открыть Герману, чтобы сбежать из отчего дома, переставшего быть столь гостеприимным. Услышав скрежет ключей, Анастасия одним прыжком выскочила из ванной комнаты и заслонила выход:
— Сбежать надумал, подлец! Не выйдет…
От рыданий слабой женщины не осталось и следа. Вот удивительно: глаза Анастасии были уже сухи, только метали ледяные молнии, направленные на сына. Герман молчал, дважды уличенный за одно утро.
— Пройдем в кабинет, там и будем разговаривать!
Владимир Дмитриевич Поремский весь день пытался дозвониться Турецкому, однако сотовый телефон старшего помощника генпрокурора был отключен, а по служебному секретарь монотонно отвечала, что Турецкий на совещании и беспокоить его нельзя.
Из столичных аптек были изъяты все лекарственные препараты, поставляемые «Реливером», основным их производителем оказалась подмосковная фирма «Каскад». Обыски на производственных базах «Каскада» и последующие экспертизы не подтвердили причастность этой фирмы к отравлениям москвичей, однако ее директор — Григорий Васильевич Фельдман — был приглашен Поремским для беседы в качестве свидетеля.
— Как давно вы сотрудничаете с фирмой «Реливер»?
— Да с момента основания — с девяносто пятого года.
— С момента основания вашей фирмы или «Реливера», Григорий Васильевич?
— Да дело в том, что наши фирмы возникли практически одновременно. Мы раньше работали с Артуром Руденским в одной структуре, а когда в стране наступил капитализм, каждый из нас ушел с государственной службы на вольные хлеба, основали собственные предприятия. А так как нас связывали дружеские отношения, то мы всячески поддерживали друг друга в бизнесе и тесно сотрудничали.
— А как вы объясните, Григорий Васильевич, что в составе лекарственных препаратов, изготовленных «Каскадом», обнаружен мышьяк?
— Видите ли, Владимир Дмитриевич, насколько я осведомлен в вопросах следствия, мышьяк обнаружен не только в наших лекарствах, но и у других производителей, я правильно понимаю?
— Именно так! — кивнул Поремский.
— Так вот, у «Реливера» нет системы складирования медикаментов, Руденский поставил дело следующим образом: продукция забирается от производителей напрямую и сразу поставляется в аптечную систему. Так что я вам настойчиво рекомендую провести проверку на Центральной аптечной базе, руководимой Шарагиным.
— Внимательно прислушаюсь к вашему совету, уважаемый Григорий Васильевич, однако хочу отметить, что именно ваша продукция имеет наибольшее количество нареканий.
— Ну, может быть, дело как раз в нашей длительной дружбе с «Реливером»?
— Поясните, если вам нетрудно.
— Владимир Дмитриевич! Давайте рассуждать логически… — Фельдман поерзал, удобнее располагаясь на стуле в кабинете прокуратуры, и попросил разрешения курить.
Поремский разрешил, судя по всему, объяснения окажутся весьма пространными, его собеседник явно готовился к продолжительной беседе.
Григорий Васильевич закурил сигарету и повторил: