— Вот он, красавец!
Ремень распластался на белой столешнице, напоминая сброшенную шкуру какого-нибудь длинного и хищного животного, например змеи. Впрочем, скорее всего, неблагоприятное впечатление было связано с биографией этого предмета. А так — ремень как ремень, обычный предмет, носимый на брюках большей частью мужского населения. На первый взгляд ничего примечательного в нем не было. Ничего, что способствовало бы установлению личности убийцы. Однако Турецкий по опыту усвоил, что первого взгляда здесь маловато: требуется и второй, и третий, и тридцать третий, чтобы вешдок выдал свои секреты. Если таковые, конечно, имеются. Ну а уж если таковых не имеется, то следователь, по крайней мере, может отчитаться с чистой совестью, что он ничего не упустил.
Надо полагать, Дмитрий Власов считал себя крайне добросовестным следователем. Поэтому он наблюдал за дотошно изучающим орудие убийства Турецким с противоречивой смесью надежды, недоверия и тревоги. С одной стороны, если старший помощник генпрокурора обнаружит что-нибудь, что лично ему, Власову, обнаружить не удалось, хотя он на этот ремень таращился подольше Турецкого, это облегчит работу Власова. С другой стороны, не будет ли это означать недоработку со стороны старшего следователя, незримый минус в его личном деле? Неискушенный в карьерно-служебных играх Власов имел основания волноваться…
— Дима, вы обратили внимание на эти буквы? — услышал он голос Турецкого и встрепенулся:
— Какие буквы? Где? Да это же не буквы, это складки. Ремень старый, потрескался…
— Дима, это буквы, — с нажимом повторил Турецкий. — Ремень в самом деле старый и потрескавшийся, поэтому буквы плохо видны невооруженным глазом. Тем более что они на внутренней стороне, прилегали к телу, вероятно, страдали от пота. Но если провести по ним пальцами, совершенно ясно проступают…
Вслед за Турецким Дмитрий Власов недоверчиво провел пальцами, точно слепой — по шрифту Брайля, по тыльной стороне орудия убийства. Так и есть: две выжженные на ремне буквы «В» и «Л». «Как же это я раньше их не приметил?» — посетовал про себя Власов. Однако знал, что и совсем не заметил бы, если бы Турецкий не указал ему на это обстоятельство.
— Ничего, Дима, — ободрил Турецкий молодого следователя, — не огорчайтесь. Хуже было бы, если бы этих букв так и не нашли. А сейчас еще не поздно…
— Скорее всего, это были инициалы владельца ремня, — озвучил Власов то, что уже было очевидно для обоих.
— Так и есть, — подтвердил Турецкий. — Надо искать некоего господина «В. Л.». А теперь, Дима, если не возражаете, давайте поднимемся к вам и обсудим все остальное.
Прокурор области укатил по делам, а Александр Турецкий и Дмитрий Власов долго еще сидели в небольшом кабинетике следователя, разбираясь в обстоятельствах убийства адвокатессы, намечая план следствия и оперативных действий по этому делу.
— В перечне вещей, обнаруженных при убитой, я не вижу мобильного телефона, — отметил Александр Борисович. — Он не зарегистрирован или не найден?
Дмитрий крепко почесал в наголо бритом, едва начинающем обрастать легкой щетиной затылке.
— Слона-то я и не приметил! Действительно, мобильника-то при ней не было… Сейчас даже малолетняя соплюшка из дома без трубки не выйдет, не то что деловая дама!
— Сто процентов, что в этом случае преступники могли похитить мобильный телефон жертвы, — высказал предположение Александр Турецкий, — а также портфель или папку с важными документами. Обратите внимание, насколько миниатюрная сумочка была у потерпевшей Каревой! Обычно деловые дамы, какими бы элегантными они себя ни воображали, носят с собой, помимо сумочки, еще и объемную сумку или портфель.
Дима возобновил почесывание в затылке. Ни объемной сумки, ни мобильника на месте происшествия не оказалось. Это открывало новые горизонты для предположений и поисков…
Таким образом, Турецкий имел полное право отметить, что контакт со следователем, ведущим дело об убийстве Елизаветы Каревой, оказался плодотворным. А следователю Михаилу Базарову из Домодедовского района приказано было явиться на следующий день.
Как бы ни был загружен делами Александр Борисович, а все-таки мысль о галлюцинациях нет-нет да и всплывала на поверхность его разума, начинавшего уже сомневаться в себе самом. Что же это за люди были такие — этот брюнет и блондинка? Почему они вели себя так нагло, практически не прячась? И каким чертовым образом, при бросающейся в глаза неторопливости, им удалось так быстро и эффективно улизнуть на Горбушке? Во сне он их больше не видел — ни одного, ни другую. Зато в беспорядочных штрихах шариковой ручки, которой он машинально размалевывал бумагу во время телефонных разговоров или подготавливая план расследования, то и дело проглядывали контуры тяжелого узла волос блондинки либо фатовские брюнетовы усики. Старший помощник генпрокурора бесполезно напрягал глаза, просматривая картотеки объявленных в розыск: искомых блондинки и брюнета в них не значилось. Похожие лица были — да, но не идентичные. Сомнениями по данному поводу Турецкий ни с кем не делился. Не потому, что поверил в свою психическую болезнь, а просто… просто не хотел.
Ну а если все-таки он психически… психически нездоров? Не шизофреник — при чем тут обязательно шизофрения? — но, допустим, переутомился на работе, с кем не случается?.. Почему-то не меньше предположения о том, что у него могут быть галлюцинации, Турецкого задело замечание Ирины, что он подолгу моет руки. Это еще что за фигня, никогда он такого за собой не замечал! И что это, спрашивается, означает? Пожалуй, несмотря на занятость, пора ознакомиться с материалом…
— Саша, что ты там делаешь?
Александр Борисович, точно ужаленный, отпрыгнул от полок с Ирининой психолого-психиатрической литературой, которая после эпизода на Горбушке изрядно возросла в количестве.
— Да вот, Ирочек, захотелось взять чего-нибудь на ночь полистать… Что-нибудь эдакое, развлекательное. Например, «Психиатрия в вопросах и ответах».
— А ты уверен, что это тебя не расстроит?
После эпизода на Горбушке Ирина стала с мужем вежлива и предупредительна, как никогда прежде. «Боится, что я на нее с кухонным ножом брошусь», — подумал Турецкий и вспылил:
— Слушай, ничего меня не расстроит! Что ты там себе вбила в голову? Я спокоен, как Будда в нирване!
Ирина Генриховна, поджав губы, удалилась на свою территорию — в спальню под торшер. Александр Борисович остался в гостиной возле телевизора. По времени должны были уже идти новости, которые он ежевечерне включал, неизменно восхищаясь с оттенком брезгливости, как эффективно и нагло на разных каналах проделывается обработка общественного сознания — куда эффективнее и наглее, чем в советские времена! Однако сегодня прелестям отечественной тележурналистики Саша предпочел научные дебри психиатрии. И зачитался…
«А, пожалуй, Ирку можно понять, — выныривая из очередного справочника, подумал он. — Прелюбопытнейшее ведь, черт, чтение! Никакую художественную литературу и рядом не поставишь с этим голым, необработанным материалом. Вот, к примеру, описывается случай белой горячки, когда больной едет в поезде и слышит, что за стеной купе сговариваются его убить — то есть на самом деле этот разговор ему только в бреду мерещится. И фонарь за окном — поезд едет, а фонарь остается на месте… Ведь попробуй писатель вставить такой эпизод в роман, это показалось бы натяжкой, фальшью, а здесь, в справочнике, описано сухо, дотошно, но в этой сухости и дотошности есть что-то, от чего волосы дыбом встают. Если честно, я даже доволен, что Ирка читает такие вещи, а не любовные романы, как большинство дам в ее возрасте. Приятно лишний раз убедиться, что у меня очень умная жена. Вот если бы еще перестала диагнозы на меня навешивать, совсем была бы золото».