Из десяти претендентов он выбрал пятерых, наиболее матерых, пользующихся в своем кругу известным авторитетом и некогда потенциально готовых к самым дерзким ограблениям. Тонкие серые папки с вклеенными листами-справками кратко излагали преступный отрезок жизни незаконопослушных граждан. У некоторых он начинался еще в ранней юности.
Грязнов искал интересующий его год в первую очередь. На прочую дребедень (где и когда совершил первый взлом, второй и так далее) не было времени.
Первый отпал сразу.
«Матюшкин Юрий Васильевич: с 1985 по 1990 г. отбывал срок заключения в…»
Дальше Грязнов уже не читал. Взялся за второго.
«Ильюшенко Иван Иванович: умер в 1987 г. в Москве».
Грязнов в сердцах сплюнул: помер, дуреха, до срока, такое дело упустил. Следующий.
«Гриценко Петр Тимофеевич: с 1988 по 1989 г. отбывал срок… Скончался в год освобождения из колонии».
Этот Гриценко Грязнова уже не интересовал. Оставались двое. Начальник МУРа и лучший друг «важняка» Генпрокуратуры Турецкого с остывающей надеждой посмотрел на последние папки.
Оба медвежатника в интересующем его году были вольны как птицы. А птицы, как известно, могут летать, где хотят, и делать, что хотят.
– Ага, голубки вы мои сизокрылые, познакомимся поближе. – Грязнов потер руки и в первый раз за прошедший час-полтора улыбнулся.
Первым он решил нанести визит С. М. Хохлову. Пришлось пробиваться через пробки центра в северо-западном направлении. Потом в районе Хорошево-Мневники искать улицу генерала Глаголева. Это оказалось совсем рядом с Москвой-рекой. Можно было добраться и вплавь, подумал Грязнов. Пора обзаводиться личным катером.
Неплохое тихое местечко избрал себе бывший уголовник. На старости лет, видать, решил рыбку поудить. Хотя какая там сейчас рыбка. Мутанты да консервные банки. Но все равно ловят. Так, ради спортивного интереса.
Дом под номером семь нашел легко. Да и улица сама оказалась небольшая. Грязнов оставил свою «Ниву» у подъезда и поднялся на первый этаж. Ветхая пятиэтажка, коими был застроен весь квартал, навевала грустные мысли о возможном в ней существовании. Вспоминались времена повальной квартиризации и лозунгов типа: «Каждой семье по крыше». Что там имелось в виду, подарить только крышу или стукнуть по голове, было не совсем понятно. Но тогда это было актуально, и любое жилье принималось гражданами с поистине детской радостью. Сейчас же даже мэровские кодовые замки на дверях подъездов через неделю приходили в негодность. Старое, умирающее не принимало новое.
Грязнов позвонил в дверь. Долго никто не открывал. Он уже собирался уходить, когда едва слышное шарканье за дверьми заставило задержаться.
Наконец дверь отворилась и в узкую образовавшуюся щель высунулось из темноты коридора маленькое сморщенное лицо.
– Чего? – хрипло выдавил старческий голос.
– Сергей Михайлович? – осведомился Грязнов.
– Он самый. Так чего? Если из ЖЭКа, так будут деньги, тогда все и оплачу. А не будут – так и не оплачу. А так чего ходите?
– Не из ЖЭКа. Из МУРа. Слыхали про такой?
Маленькие глазки по ту сторону превратились в узкие щелочки.
– А как же. Удостоверение имеется?
Грязнов показал корочку, но упрямый старик его все равно не впускал.
– Так и будем тут топтаться? У меня к вам разговор есть, – начал терять терпение Грязнов.
– Разговор или допрос?
– А вам есть чего бояться?
После этого дверь наконец распахнулась, пропуская генерал-майора милиции в холостяцкое обиталище старого отшельника. Несмотря на это, в квартире было чисто и даже по-своему уютно.
Старик провел на кухню и предложил чаю. Когда разлил по чашкам и уселся напротив Грязнова, сверля его глазками-пуговками, заговорил первым:
– Ну, задавай свои вопросы. Вижу по тебе – большой начальник. МУР просто так чаи погонять со старым зеком разъезжать не будет.
– Да вопрос-то всего один и есть, – Грязнов с интересом разглядывал сухонького старика. В прошлом известного медвежатника. – В 1989 году чем занимались?
– Ну ничего себе! Что, по дням, что ли, отвечать? Все триста шестьдесят пять вспоминать?
– Нет, небольшой отрезок – октябрь.
– Понятно, – отозвался старик. – Старое копаете. А я, гражданин начальник, весь тот год, да и следующий из больницы не вылазил. После последнего срока свалил, понимаешь, ревматизм. Вот я и усох. И от дел, может, потому и отошел. Могу из больницы и санаториев справки показать. Да и сами можете там удостовериться. – Старик резво направился в гостиную…
В передней Грязнов с удивлением обнаружил, что в двери не было ни одного замка. Дверь изнутри запиралась на… засов.
Старый медвежатник перехватил недоуменный взгляд и усмехнулся:
– Нету еще таких замков, чтобы вскрыть нельзя было. А против лома – нет приема. Так – всего надежнее. А то нашу площадку уже пару раз в этом году обчищали.
– А как же вы дверь закрываете, когда из дому уходите? – удивился Грязнов.
– А вот с той стороны есть замок. Махонький такой замочек. Только с секретом, не «язычок» замыкает, а сам засов.
Грязнов ничего не сказал на этот маразм, попрощался и вышел на площадку. И глазам своим не поверил: дверь была абсолютно гладкой, никаких замков не просматривалось вовсе. То есть махонький такой замочек наверняка был (не могла же дверь не запираться снаружи вовсе?!), но вот где он скрывался и где была замочная скважина?! Уму непостижимо.
Генеральная прокуратура, Меркулов -
старшему следователю по особо важным делам
Турецкому А. Б.
СПЕЦСООБЩЕНИЕ
Срочно! Секретно!
Александр Борисович, извини, что использую этот канал связи, но дозвониться не смог. У меня для тебя информация семейного свойства. Хотя, скорее, поручение. Ирина Генриховна настоятельно просила передать, чтобы без сладкого ялтинского лука ты не возвращался. Извини, что в ультимативной форме, просто пытаюсь довести до тебя тон супруги. Кажется, она не шутит. Да, чуть не забыл. Он красный. Этот лук, я имею в виду. Держи меня в курсе остальных событий.
Турецкий. Крым, Ялта. 28 августа, 17.40
Он решил совершить какую-нибудь морскую прогулку, чтобы хорошенько проветрить мозги, но куда именно съездить еще не придумал и предпочел оставить это решение на последний момент.
Набережная Ялты отличалась от набережной Гурзуфа так же, как центр Москвы – от любого областного или губернского центра.
Несмотря на некоторую уже испорченность цивилизацией, Гурзуф непостижимым образом сохранял свое обаяние. Ялта же в полном соответствии со статусом «всенародной здравницы» брала не умением, а числом. Здесь было все, и всего было много.