– Что я собираюсь сделать, а ты меня задерживаешь.
– Ладно, не ворчи. Прилетишь, сразу ко мне.
Турецкий отключился.
Будет пилить за ключи, решил Солонин.
Конфуз, который вышел у него с этим злосчастным брелком от машины Турецкого, оставил некоторый осадок. Совместными усилиями они выяснили, что ключи, которые Солонин нашел возле особняка Богачевых, принадлежали Турецкому! Александр Борисович в Крыму потерял все, что только было можно. Внутренности дипломата – в одном месте, ключи от машины – в другом. А он-то, он-то, опер несчастный, целое расследование провел по поводу машины – белые «Жигули», пятой модели 1989 – 1992 года выпуска! Теорию построил – дескать, киллер, который завалил Богачева, приезжал на такой машине. А это колымага Сан Борисыча. Тьфу!…
Больше всего Солонин не любил попадать в дурацкое положение. Он же не Турецкий, которого хлебом не корми, дай поиронизировать над собой, любимым. Впрочем, тот же Турецкий уверял, что это еще обязательно придет с возрастом.
Вот и поиронизировали. Поставили на уши всю ялтинскую ГАИ. Срочно необходим акт реабилитации. В этой связи Ибрагим Кадуев – самый что ни на есть подходящий объект. Очень кстати он объявился. Если, конечно, это он. Но пусть это лучше будет он. Для него же лучше, совершенно непоследовательно решил Солонин и вышел из номера. Самый беспокойный постоялец гостиницы «Ялта» покидал ее второй раз.
Турецкий. Москва. 2 сентября, 10.30
Сомнений у него не было. То, что содержимое его кейса оказалось в камере хранения в аэропорту Внуково, было делом рук экс-медвежатника Гринева. Поскольку Витька Солонин и не думал шутить над своим другом и учителем таким жестоким образом, то Гринев – это единственный и самый реальный вариант. Продемонстрировал ловкость рук. Дескать, смотри, начальник, чего могу, хоть и отношения к этому делу с подвесками не имею. И во Внуково шмотки подкинул тоже он. Через какого-нибудь московского подельника.
А что?
И ведь ничего старому прохвосту не сделаешь. Даже хулиганство не пришьешь. Просто не докажешь. Но каков жук! Турецкий припомнил, что перед самым уходом от Гринева он выходил в туалет, как и в самолете, но буквально минуты на полторы. И этих девяноста секунд Гриневу хватило, чтобы без повреждений вскрыть кейс и подменить начинку… Так на фига, спрашивается, они нужны, эти суперзамки? Риторический вопрос. Иногда все-таки нужны.
Но Солонин тоже хорош. Есть, оказывается, в органах тугодумы и похлеще Турецкого. Ему в Ялте во всех подробностях рассказали, от какой машины ключи, которые он нашел, и Витька даже на секунду не заподозрил, что это машина его приятеля. Ну и тормоз…
Так примерно распалял себя Турецкий, совершенно не будучи уверен, что на месте Солонина проявил бы больше сообразительности. Что реально делать дальше – он не имел ни малейшего представления.
Зазвонил телефон, и Турецкий лениво снял трубку.
– Саша, – у меня новости, – сказал Меркулов тусклым голосом.
– Опять где-нибудь в Европе расстреляли кого-нибудь из наших фигурантов?
– К сожалению, нет. Это было бы хоть что-то. Новости другого дела. Я отстраняю тебя от дела. В отпуск давно ездил?
– Что?!
– Мне представляется, ты меня услышал, – вежливо предположил Меркулов и повесил трубку.
Несколько секунд Турецкий сидел, пытаясь припомнить, сколько раз в жизни у него были слуховые галлюцинации. Получалось, что ни разу. Тогда он сорвался с места и побежал к Меркулову. Ворвался в кабинет, несмотря на возмущение секретарши.
– Ага! – сказал Меркулов, совсем как Генеральный прокурор. – Я так и знал, что ты придешь.
– Это что, – осведомился Турецкий, – новый способ быстро вызвать к себе подчиненного?
– Увы. Все так и есть.
– Ты шутишь? – не мог поверить Турецкий.
Меркулов молчал, видимо считая, что, чем меньше он будет говорить, тем скорее ему поверят. Собственно, так оно и произошло. Турецкий устало опустился в кресло и сказал:
– Но почему?! Почему?
– Я ничего не смог поделать. Есть определенные правила, и я их не нарушаю, сам знаешь.
– Костя, ради бога, оставь этот эзопов язык и объясни по-человечески, кто тебя заставил? Демидов?
– Это я его заставил.
– Да какого черта? – Турецкий уже совершенно забыл, что еще пять минут назад страдал по поводу полного отсутствия мыслей по данному делу. Сейчас ему казалось, что разгадка – у него в кармане, а кто-то (в данном случае его близкий друг) разрезает этот карман большими швейными ножницами.
– Я получил анонимную информацию, суть которой состояла в том, что ты можешь быть заинтересован в необъективном расследовании, поскольку находишься в слишком близком контакте с семьей Богачева.
– Ты получил анонимную информацию? – не мог поверить Турецкий. – С каких это пор ты придаешь этому значение? И случайно не в камере хранения ты ее нашел, эту информацию?
– Не понял?
– Не обращай внимания.
– Я бы мог не обратить на это внимание, но я беспокоюсь не только о делах Генпрокуратуры, но и о интересах своих сотрудников. А это могло для тебя скверно кончиться. Хорошо еще, что желтая пресса не успела разнюхать, а то раздули бы черт знает что. – И видя, что у Турецкого глаза раскрываются все шире, Меркулов, наконец, сжалился: – Да ты что, в самом деле ничего не знаешь или это система Станиславского в действии? Ну ладно. Дело в том, что ты состоишь в финансовых отношениях с Екатериной Богачевой. И можешь таким образом влиять на ее показания.
– Как это?
– Твоя Ирина – учительница дочки Богачева.
– Моя Ирина?!
– Да.
– Костя, ты рехнулся.
Меркулов терпеливо вздохнул:
– Хорошо, что мой кабинет никто не прослушивает, иначе я давно был бы дискредитирован излишне фамильярным отношением подчиненных. Позвони ей.
Турецкий набрал номер музыкальной школы и попросил Турецкую. Не здороваясь, он сказал:
– Я буду задавать тебе такие вопросы, чтобы ты смогла отвечать только «да» и «нет». Юля Богачева – твоя ученица?
– Да. И нет.
– Что это значит?! – моментально сорвался Турецкий, напрочь забыв о «да» и «нет».
– Она совсем кроха, но очень талантливая. Училась в нашей школе полгода, и я ее в глаза не видела. А затем ее мать захотела найти еще и частного педагога, и им в результате оказалась я.
– Почему я об этом ничего не знал?
– Хорошенькое дело! Ты хочешь, чтобы я сообщала тебе о каждом ученике? Ты вот мне очень-то о своей работе говоришь.
– Это разные вещи!
– Ничего не разные, – отрезала Ирина Генриховна. – Ты точно так же длительное время занимаешься одними и теми же людьми. И не смей бросать трубку! – С этими словами она дала отбой первой.