– Я попрошу заместителя директора Эрмитажа Афанасия Григорьевича Лубнова рассказать немного об истории этой удивительной коллекции.
Замдиректора, уловив на себе объектив телекамеры, приосанился, выпятил живот. Но сказать хоть полслова он не успел.
Седой старик, стоявший в первых рядах счастливых зрителей, внезапно схватился за сердце и, чудом протиснувшись между смотрительницей и распахнутой дверью, завалился вперед. Падая, он задел штатив с лампой освещения. Тот отлетел в другую сторону, прямо на одну из витрин. На пол посыпались осколки разбитого стекла и разноцветные камушки. Звонко и протяжно взвыла сигнализация.
На секунду случилась немая сцена. Потом замдиректора ринулся к упавшему старику, явно не зная, что предпринять в первую очередь: помогать пострадавшему, собирать раскатившееся добро или отключать сигнализацию. Ведущая и съемочная группа метнулась за ним. Смотрительница в растерянности топталась на месте.
Старик скорчился на мраморном полу и судорожно хватал ртом воздух.
– Найдите валидол или принесите хотя бы воды! – раздался голос сзади, из сгрудившейся в проходе толпы.
Смотрительница довольно проворно для своего веса заторопилась в обратном направлении, бесцеремонно расчищая дорогу локтями.
Выкрикнувший совет, среднего роста, неприметной внешности и обычного сложения мужчина вместе с другими любопытными влился в зал. К вою сирены примешался приглушенный гул собравшихся вокруг лежащего.
И никто не видел, как в считанные мгновения неприметный мужчина приблизился к расположенной недалеко от прохода витрине и вытащил из манжета крохотную металлическую пластину…
Переваливаясь, как при сильной качке, появилась со стаканом в руке гигантская смотрительница. Она протянула его ведущей.
– Вот вода, выпейте, – участливо склонилась та над стариком.
Он сделал несколько глотков, стал ровнее дышать. Оператор и осветитель помогли ему сесть. Старик начал приходить в себя. Озирался по сторонам, виновато улыбался.
– Со мной такое иногда случается. Сердце, – тихим голосом объяснил он.
Замдиректора нависал рядом, озабоченно контролируя разбросанные экспонаты – различной величины и цветов драгоценные камни.
– Попрошу всех освободить помещение!
Наконец появились и охранники. Сигнализацию наконец выключили.
Не прошло и минуты, как зал опустел, за исключением самого замдиректора и телевизионщиков. Старика взяла на попечение Вера Игнатьевна.
Когда он заверил, что в состоянии сам добраться домой, запись передачи уже возобновилась. Но старик этого, конечно, уже не видел.
Ведущая, словно ничего не случилось, растекалась все тем же звонким голосом:
– А сейчас – главный экспонат этой выставки – знаменитые подвески императрицы Екатерины II. Долгое время их мог видеть только ограниченный круг людей: ученые-историки, изучающие ту богатую событиями эпоху, и специалисты-искусствоведы. Сегодня такая возможность предоставляется и нам.
Оператор приблизился к левой стене, где у самого входа в зал и располагалась витрина. Объектив взял крупным планом покоившиеся на темно-синем бархате и переливающиеся миллионом белых, голубых и зеленых огоньков украшения.
Час спустя седой старик постучал в 311-й номер гостиницы «Невская». Его впустил мужчина ничем непримечательной внешности.
– Ну, – коротко потребовал с порога посетитель и, не ожидая приглашения, плюхнулся в кресло.
Хозяин номера присел на краешек кровати.
– В лучшем виде, Артур. Как и договаривались. – И выложил на журнальный столик ярко вспыхнувшие подвески.
Турецкий. Москва. 11 сентября, 1.50
Ночью Турецкого разбудила жена, которую, в свою очередь, разбудил телефонный звонок. Это был Меркулов.
– А если все-таки предположить, что это так?
– М-ммм?
– То есть совместно Богачев и Призер готовили проект, который противоречил контракту Богачева с Вульфом, и если Вульф узнал о «двурушничестве» Богачева, то тогда у него появился мотив для устранения русского бизнесмена?
– Костя, – зло сказал Турецкий. – Я сейчас во сне почти что оживил Богачева, и он уже готов был мне выложить, кто ему пулю в лобешник засандалил, а тут ты со своими бредовыми идеями.
– Да не спится, понимаешь, – извиняющимся тоном сказал Меркулов.
– Ну посуди сам, Вульф – монстр в бизнесе, каких у нас, наверное, и нет. Неужели ты думаешь, он будет убивать Богачева из-за того, что тот дал задний ход?
Утром следующего дня Турецкий был уже, однако, не так уверен. Версия представлялась, конечно, фантастической, но ведь других на настоящий момент и вовсе не существовало.
Старик Гукк умудрился вспомнить, что в день убийства Богачева он, отправляясь по какой-то бытовой надобности на электричке в Москву, был оштрафован и сохранил квитанцию. (Он еще и здесь пытался сэкономить, старый скупердяй!) Контролеры были найдены и Гукка опознали. Таким образом, на гурзуфскую дачу он никак не мог успеть.
Его внук если и был причастен к убийству, то рассказать об этом уже точно не сможет.
Охранники Игори – Кныш и Раструба, с одним из которых Виктор Гукк предположительно разговаривал по телефону, когда тот находился во Франкфурте, до сих пор не найдены ни в Германии, ни здесь.
Так что стоило попробовать теоретически прокачать версию с Вульфом.
Правда, Призер, когда Турецкий позвонил к нему с вопросом о договоре с Богачевым, сообщил, что впервые в жизни слышит эту фамилию, равно как и другую – Сапожников. Но сейчас это не имело значения, тем более что, похоже, Призер так отвечал вообще на все вопросы, вплоть до «который час?».
Но как это можно проверить?
А вот как.
Допустим, Вульф каким-то образом узнает о плане Богачева торговать дешевыми русскими лекарствами. Что он станет делать? По логике вещей, он должен сперва попытаться как-то повлиять на Богачева, заставить его добровольно изменить свои планы.
А как можно было повлиять на Богачева?
Через, жену, Гукков? Нереально.
Остается – Ясень. Вельможный дядя. Вернее, муж тетки, когда-то поспособствовавший карьере племянника. И главное, ведь он по сей день – один из акционеров «Махаона». То есть ему не безразлично, что там происходит. Не исключено, что Вульф если и действовал легально, то именно через Ясеня.
Добрых полтора часа потратил Турецкий, пытаясь связаться с канцелярией Ясеня. В результате у него появилось полное ощущение возврата в старые добрые советские времена. Поскольку он получал ответы исключительно типа: «Только что вышел», «Еще не вернулся с объекта», «У него совещание», «Позвоните через два дня, у Бориса Борисовича будет десять минут для разговора».