Наташа всю ночь тупо смотрела сквозь окно на мелкий противный дождь, вдруг ворвавшийся в заснеженный город, а в раковине мокла одинокая Катина чашка.
Турецкий смотрел на себя со стороны. И спрашивается, что же он видел? На противоположной стене его кабинета висела мишень. А крепкий мужчина средних лет с высоким лбом (появившимся благодаря прогрессирующим залысинам) полулежал в глубоком кресле офисного типа на колесиках и с остервенением швырял в мишень небольшие стрелки. Вся эта процедура в английском просторечии именовалась дартс, если бы не одно «но». Поверх мишени были прикреплены какие-то осточертевшие документы, и именно их-то и «расстреливал» этот меланхолического вида следователь с хронически припухшим после ночных бдений лицом. Когда оружия в руках больше не оставалось, он, не вставая с кресла, подъезжал к мишени и выдергивал их.
Турецкий откровенно валял дурака. Еще с утра он заперся в своем тесном кабинете, не подходил к внутреннему телефону, а по внешнему всем сотрудникам было велено отвечать, что старшего следователя по особо важным делам при Генеральном прокуроре (его же – старшего советника юстиции А. Б. Турецкого) не было, нет и не предвидится. То есть вообще. В отпуске и на природе.
Дела были хреновые, чего греха таить. Плюс вчерашний скандал с женой. Плюс приличный проигрыш в преферанс. Плюс позорный проигрыш наших чехам в финале Олимпиады. Похмелье, идиотская зима и нескончаемый насморк вообще не в счет. Плюс таинственное исчезновение Лозинского, несмотря на подписку о невыезде. Что довольно странно. И в офисе у Лозинского никто ничего не знает о своем шефе, хотя, может быть, он еще появится, все-таки рабочий день только начался… Турецкий прислушался к своему желудку… Черт, лучше бы он этого не делал.
Раздался звонок по внутреннему телефону. «Восемнадцатый», – машинально отметил Турецкий и поспорил сам с собой, что звонков будет нечетное количество. Но нервы стали сдавать, и он убрал звук до минимума. Телефон теперь не звонил, а потрескивал, и сосчитать звонки было невозможно. Одновременно раздался легкий стук в дверь.
Турецкий по-прежнему не реагировал, подъехал к мишени и вытащил из нее дротики. В это мгновение раздался звон, как если бы кто-то стучался в окно.
«Допился старший советник юстиции», – с некоторой жалостью к себе, но в общем-то равнодушно подумал Турецкий. Стук в окно. Это на третьем-то этаже?! Он машинально глянул в окно и чуть не свалился с кресла. За окном стоял (да-да, именно стоял!) заместитель Генерального прокурора России Константин Дмитриевича Меркулов.
Турецкий явственно почувствовал, как на голове зашевелились волосы. Меркулов стоит… в воздухе?… на высоте третьего этажа?… Вознесся?…
Меркулов продолжал настойчиво стучаться в окно, причем делал это как живой. Одновременно трещал телефон и запертая дверь. Турецкий наконец пришел в себя, подскочил к окну и принялся рвать рамы на себя. Меркулов помог с той стороны, и как только окно приоткрылось, с видимым облегчением перелез через подоконник.
Турецкий зашел Меркулову за спину и стал внимательно его разглядывать.
– А… куда ты крылья складываешь?
Тот махнул рукой в сторону окна. Турецкий выглянул на улицу и увидел прямо под своим окном строительную люльку.
– У нас же фасад перекрашивают, неужели ты не заметил, – объяснил происхождение люльки Меркулов, одновременно открывая дверь кабинета (в которую уже ломились встревоженные сослуживцы) и снимая телефонную трубку.
Сослуживцы оказались потрясены явлением Меркулова не меньше, чем минуту назад хозяин кабинета.
– А… кто это… кто звонил? – только и смог спросить Турецкий у Меркулова, кивая на телефон.
– Я.
– То есть… как?!
– Я тебе звонил, – терпеливо, как ребенку или душевнобольному, стал объяснять Меркулов. – Раз восемнадцать. Но ты не отвечал. В это время красили стену как раз на моем уровне. Тогда я, не кладя трубки, в темпе вальса спустился прямо к тебе.
Действительно, все оказалось предельно просто.
– Чего это начальству приспичило альпинизмом заниматься? – проворчал Турецкий.
– Где Грязнов, ты не знаешь? – коротко поинтересовался Меркулов.
Турецкий внутренне поежился, снова плюхнулся в кресло и на всякий случай все же буркнул:
– Мальбрук в поход собрался… Не знаю где. Не докладывался. Вот стану министром внутренних дел, может, снизойдет. Так ты за этим залетел?
– Отчасти. Возможно, он тебе скоро понадобится. Я так предполагаю.
– Ну конечно. При необходимости ты спустился бы так, даже, если б я не находился прямо под тобой.
– У меня нет на это времени, – терпеливо произнес Меркулов. – Думаю, тебе надо привести себя в порядок. Начальство вызывает.
– За каким чертом я понадобился генеральному, – привычно начал грубить Турецкий, даже не пошевелившись в кресле. – И потом, разве я не в отпуске?
– Генеральный тут ни при чем, – сказал Меркулов, машинально упорядочивая бумаги на столе Турецкого. – То есть, конечно, все мы под ним ходим.
– Никуда я не поеду, – Турецкий бездарно имитировал капризный тон. У нас ни один лифт не работает. А в люльке своей сам катайся. Вверх-вниз.
– Должен тебя огорчить: ехать придется не в лифте. Хотя в каком-то смысле как раз наверх.
– М-м-м?
– Для личной беседы нас вызывает Президент.
– Президент чего? – Турецкий подряд метнул несколько стрелок. Меркулов невольно засмотрелся. Кучность была очень даже ничего.
– Президент всего, – вздохнул Меркулов. – Через пятнадцать… – он глянул на часы, – нет, уже через одиннадцать минут придет машина из Кремля. И одень китель, в кои-то веки.
«Зато я не лысый, это раз, – мысленно перечисляя собственные достоинства, Президент мысленно же загибал пальцы. – Зрение у меня – как в двадцать лет, это два. В-третьих, выпить могу не меньше, чем…»
Он застегнул синий пиджак и машинально, словно надеясь что-то найти, засунул руки в карманы. Но это было исключено. В карманах его пиджаков никогда не могло оказаться всякой ерунды, которую свойственно там забывать простым смертным. Использованных трамвайных билетов, пустого спичечного коробка, чего еще… Да, чего же еще? Что они там носят в своих карманах, эти люди? Оторванные пуговицы? Носовые платки? Пачки презервативов? Он просто не знал этого. Когда-то давно его жизнь была раз и навсегда лишена заботы о мелочах. И теперь он словно находился в открытом космосе, и чему положено быть или не быть в его карманах, внутренностях и мозгах, отмерено раз и навсегда Центром управления полетом. ЦУПом. Но… не он ли сам последние лет шесть был этим самым ЦУПом?