– А чувак где? – быстро спросил Крокодил.
Девка хотела что-то сказать, но не смогла, очевидно, все никак не могла отойти от шока, вызванного неожиданным появлением Крокодила. Она лишь промычала какое-то не то «Я не зна…», не то «Иди ты на…».
Крокодил направил на нее автомат:
– Где чувак, я спрашиваю?
Девка посерела и попятилась к стене. Но стоило ей сойти с места, как крышка подвала, на которой она стояла, распахнулась – и оттуда высунулась синяя лохматая голова Корнева с горящими, красными глазами.
Это было похоже на неожиданное появление черта из шкатулки с сюрпризом.
Крокодил ойкнул и на секунду растерялся.
Витя схватил валяющийся на полу лом и, недолго думая, запустил его в Крокодила. И попал ему прямо в лоб.
Крокодил с шумом вывалился обратно в коридор.
Инга завизжала.
Витя выскочил из подпола и зажал ей рот:
– А ну молчать!
Но Инга вырывалась и брыкалась. За сегодня это была уже вторая смерть, которую ей пришлось наблюдать вот так – воочию, а если учесть, что в течение всей прошедшей жизни судьба ни разу не жаловала ее подобным зрелищем, это был не просто перебор, а ужас какой перебор.
Она снова попыталась ударить Витю коленом, но он предусмотрительно сжал ноги.
– Молчи… – приговаривал он. – Молчи…
Он уже понял, что его вычислили. И теперь лихорадочно соображал, как быть дальше.
Может, отдать эту девку и сдаться? А то еще начнут ее освобождать – пальбу откроют. Не ровен час – убьют…
Да, наверное, нужно ее выпустить…
Эх, так и не выполнил он свой план… «А все эта гадина виновата! – Витя с ненавистью посмотрел на Ингу. – Сопротивляться начала! И ведь отвоевала-таки себе право на жизнь, отвоевала…»
И такая вдруг злость взяла Витю, что эта девка отвоевала себе право на жизнь, несмотря на то что он – языческое божество! – хотел ее этого права лишить, несмотря на то что он столько сил приложил к выполнению своего плана, столько нервов потратил, а она, неблагодарная тварь…
Впрочем, с «неблагодарной тварью» – это он, кажется, перегнул…
Но все равно!
Не мог Витя смириться со своим поражением, обида клокотала в нем, обида рвалась наружу и желала выразиться не просто в тяжелом вдохе и даже не просто в грубом слове, а в действии, в каком-нибудь резком, разрушительном действии, чтобы этим действием можно было отомстить всем, чтобы через это действие вышла из Вити та энергия отчаяния, которая сидела в нем с детства, с того момента, как первый раз в него ткнули пальцем и крикнули: «Мак Дак – м…к!»
А почему он вообще должен отпускать эту девку? Почему бы ему не грохнуть ее? Время-то еще есть! Он и так под сорок человек завалил. Одним трупом больше, одним меньше – какая разница?
К тому же ему ведь все равно ничего не будет! Он же на учете в психдиспансере состоит!
От этой мысли Вите вдруг стало весело. Улыбаясь, он взглянул на Ингу, и она, обалдев от этой улыбки, испугалась вообще до звона в ушах и снова попыталась отстраниться, вырваться, но он пересилил ее, прижал к стене и сам прильнул к ней, как будто хотел поцеловать.
Инга отчаянно закрутила головой, уворачиваясь от его губ, но он прижался-таки щекой к ее щеке и жарко шепнул:
– Сейчас пойдем купаться!
Ингу охватил ужас, и она с удвоенной энергией начала вырываться.
– Сейчас пойдем купаться! – повторил Витя и потащил Ингу в ванную.
Сливаясь в своих маскхалатах с листвой сада, омоновцы окружили здание ресторана и перекрыли все входы и выходы. Причем некоторые из них попали в сад, перемахнув через забор, а некоторые вместе с Турецким, Никитиным и операми прошли через калитку.
И сразу же наткнулись на обезглавленный труп.
– Да… – пробормотал Турецкий. – Дела…
Парадный вход в ресторан был забит досками. Поэтому идти решили через служебный.
И пошли. Турецкий, двое оперов, трое омоновцев и поспешающий за ними Никитин.
Проникли в коридор. Ба! Еще один труп.
Двое омоновцев метнулись к двери, из которой этот труп, судя по всему, выпал.
«Пусто!» – скрестил один из омоновцев руки над головой, чтобы не кричать.
Посмотрели, что в соседней комнате. И снова – руки крест-накрест и голова влево-вправо: никого, мол.
И тогда Турецкий потянул ручку ванной.
Витя слышал, как они там бродили. Он сидел в дальнем углу ванной комнаты рядом с лежащей на полу Ингой. Лицо девушки было серым. В уголках ее закрытых глаз, в ушах и на лбу блестели капельки воды.
Впрочем, в уголках глаз, возможно, блестела не вода, а слезы.
Потому что Инга была жива.
Витя не успел ее утопить. Хотел, но не успел. Сунул ее голову в заполненную водой ванну, толкнул вниз, потом еще ниже, да тут и услышал шаги в коридоре.
И в момент передумал убивать девку.
Почему? Да потому что понял: вся его недавняя похвальба: «А-а, фигня, я белобилетник, мне ничего не будет!» – очень даже просто может оказаться ничем не обеспеченной. Потому что этим людям, которые сейчас с автоматами идут по коридору (а он знал, что они с автоматами, он чувствовал это, он даже как будто бы слышал похлопывание ладоней о цевье), так вот: этим людям абсолютно наплевать – белобилетник он, живоцерковник или первопечатник. Они сначала один труп увидели, потом другой, так если им сейчас еще и третий подкинуть, то их ведь и переклинить может. У них ведь тоже нервы есть. И злость у них есть. И ненависть. Так вот выпустят они тогда из себя все скопившиеся внутри эмоции и пристрелят Витю как последнюю собаку. И скажут, что, мол, при попытке к бегству.
Очень испугался этого Витя.
Он быстро вытащил Ингу из воды, благо не успела она еще нахлебаться, схватил валяющееся на полу лезвие, приставил ей к горлу и шепнул:
– Дернешься – прирежу.
А потом отволок ее в дальний угол ванной, положил на пол, а сам сел рядом. Но лезвие продолжал держать у горла.
Вот потому-то и лежала Инга без движения и даже глаза зажмурила от ужаса.
Турецкий открыл дверь, и в лоб Вите были тут же направлены два омоновских ствола.
Витя судорожно подхватил Ингу под мышки и загородился ею от автоматов.
– А ну закройте дверь! – заорал он. – Закройте дверь, или я ее убью! – И чуть надавил лезвием под подбородком девушки.
Инга вскрикнула. Из-под Витиной ладони появилась и заскользила по ее шее тоненькая струйка крови.
Пальцы омоновцев потянули курки.
И тут же отпустили их.
Не в девку же стрелять…