— У меня будет простая скромная квартирка в «Щ», — ответила хозяйка и, увидев удивление гостя, пояснила: — Это такой район Академгородка, называется микрорайон «Щ».
— Анна Николаевна, послушайте, — начал Володя. — Прежде всего я хочу сказать, что очень вам сочувствую и считаю дело вашего мужа очень… ну мягко говоря, странным.
— Мы все еще не перестали надеяться…
— Тем не менее не хочу вас напрасно обнадеживать и скажу честно: мы расследуем совсем другое дело, но оно пересеклось с делом вашего мужа. Может быть, наше расследование станет неким толчком, и для вас что-то изменится, но я не могу вам этого обещать, поскольку наша цель изначально — другая.
— Я понимаю вас.
— Я должен задать вам несколько вопросов… быть может, немного неожиданных. Нас интересует все, что касается контактов вашего супруга с ФСБ.
— Что вы имеете в виду? — Анна Николаевна выпрямилась.
— Я конкретизирую. Нам известно, что Валентин Данилович встречался с некоторыми сотрудниками органов. Ежели угодно — они с ним встречались, вызывали, или как еще сказать. Если вы знаете, с кем именно, прошу вас назвать их.
— Ах это. Да, Валю действительно несколько раз вызывали. Не в саму гэбэйку… простите…
— Ничего, ничего, — улыбнулся Поремский.
— В саму ФСБ он не ходил, они встречались с ним в гостинице «Интурист», это в центре, на Ленина. Говорят, это у них так принято. Явочная квартира и так далее. Штирлицы, словом.
— С кем именно он встречался?
— Ну вы же знаете, они фамилий и званий не называют. Говорят: «Зовите меня Иван Иванович». Первый, с кем Валя виделся, был наш, местный «Иван Иванович», а потом приезжали двое из Москвы.
— Тоже «Иван Ивановичи»?
— Только один. Точнее — Евгений Иванович. А вот второго мы запомнили лучше. Это довольно интересный персонаж.
— Расскажите, Анна Николаевна.
— Во-первых, он назвался человеческим именем. Ну то есть явно настоящим, а не… как это у них называется…
— Конспиративным?
— Совершенно верно.
— Так как же его звали?
— Его звали Георгий Федорович.
Поремский достал блокнот.
— А во-вторых? Вы сказали «во-первых»…
— А во-вторых, он явно намекал мужу, что хочет ему помочь и вытащить его из всего этого грязного дела. И Светочка Суворова, жена Игорька, говорит то же самое. Георгий Федорович вроде бы действительно старался помочь, такое это производило впечатление. Нет, конечно, я все понимаю: «злой следователь» и «добрый следователь» — это классическая пара…
— Вы контактируете с госпожой Суворовой?
— Конечно! Мы же товарищи по несчастью. Соломенные вдовы.
— Она приезжает к вам?
— Чаще я к ней. Она молодец, если бы не она, я бы уже утратила всякую надежду. Меня сломали. А она держится. Общество образовала, петиции пишет, интервью дает разным там «голосам».
— Скажите, Анна Николаевна, а дети у вас есть?
— У нас взрослый сын, Дмитрий. Но он живет за границей.
— Где именно, можно поинтересоваться?
— В Вене. Зовет меня к себе, но я не могу сейчас уехать. Я все-таки надеюсь…
— А он не приезжал в Россию?
— Приезжал, конечно, на процесс. А с тех пор… Он, знаете ли, очень тяжело пережил то, что произошло с отцом, и теперь, как бы это сказать… Не очень патриотично настроен. — Давыдова вздохнула. — А попросту говоря — возненавидел эту страну и ее власти предержащие.
Поремский едва заметно улыбнулся и черкнул закорючку в блокноте.
— Вы нам очень помогли, Анна Николаевна. Надеюсь, в следующий раз мы увидимся при более благоприятной ситуации.
— Даже не надейся! — рявкнул Турецкий в самое ухо Владимиру.
— Вы о чем, шеф? — переспросил Поремский, отодвигая телефон.
— Я вижу, что ты уже намылил лыжи в Вену скататься.
— Александр Борисович…
— Ладно, ладно, шучу. А кстати, хороший город! И, между прочим, уже второй раз всплывает в этом деле. Вся эта взрывная история с конвертами…
— Да, я помню. Бургомистр Вены…
— Нужно узнать, приезжал ли Дмитрий Валентинович Давыдов в Россию в интересующие нас числа. Ведь мать могла просто не знать.
— Я тоже сразу об этом подумал. Он обозлен на всех и на все.
— И вполне может захотеть отомстить. Теперь дальше. Как, ты говоришь, звали «доброго» гэбиста?
— Георгий Федорович.
— Да, сочетание не слишком частое. Может оказаться настоящим именем и отчеством. Попробуем что-нибудь разузнать.
— Что мне нужно делать, шеф?
— Вылетай в Москву. Мне кажется, главное ты там выяснил. А я, пока ты будешь лететь, съезжу познакомлюсь с госпожой Суворовой.
Однако знакомиться с Суворовой выпало также Поремскому: что-то не сработало в плане, составленном его шефом, Александром Борисовичем; сам Турецкий навестить Светлану не успел, и поэтому Владимир направился к ней прямиком из Домодедова.
Госпожа Суворова была настроена довольно агрессивно:
— Мы этого дела не оставим, так и знайте. Мой муж ни в чем не виноват, и мы намерены это доказать, в какие бы инстанции ни пришлось для этого обратиться, хоть в Организацию Объединенных Наций. А то, что произошло с моим мужем и с Валентином Давыдовым, есть не что иное, как попытка реставрации сталинизма, попытка возрождения диктатуры в России.
Было ясно, что этот текст она повторяет — с незначительными вариациями — не в первый и не во второй раз, а еще чувствовалась в ней — в ее интонациях, в голосе, выражении глаз — какая-то затаенная зверская усталость, проступавшая через весь ее напор.
— Позвольте узнать, кто это «мы»?
— Мы — это родственники пострадавших. Мы — это Московская Хельсинкская группа. Мы — это все мыслящие и чувствующие люди России, это все свободные люди всего мира.
«В газете работает», — подумал Поремский.
— Вы знакомы с Дмитрием Давыдовым?
— Конечно! Дима очень активно участвует во всех наших делах, обеспечивает связи с западной общественностью, поскольку сам живет на Западе.
— Его мать говорила, что он, наоборот, разочаровался и отстранился.
— Ни в коем случае! Он просто бережет мать, не хочет ее лишний раз волновать. Аня и так… ну неважно. «Разочаровался» — безусловно, и это еще мягко сказано. А вот «отстранился» — никогда!
— Когда Дмитрий в последний раз приезжал в Москву?
— А почему вы спрашиваете?
— Ответьте, пожалуйста. Или это секрет?